Уездная ссылка Архангельской губернии

M. В. Ильинский.

Архангельская ссылка

Бытовые очерки из истории Арханг. полит. Ссылки. / М. В. Ильинский. – Санкт-Петербург : Типо-Литогр. “Энергия”, 1906. – 285 с.

(Главы 12-13 из книги “Архангельская ссылка”)

стр 117

Уездная ссылка Архангельской губернии.

А. Западный район архангельской ссылки. — Поморье и Мурман с входящими в них уездами: Александровским, заштатным Кольским и Кемским.

ГЛАВА XII.

Поездка на Поморье. — Встреча с кемской колонией. — Места поселения политических ссыльных. — Природа Кемскаго уезда. — Туземное население, его быт и занятия. — Сношения Кемскаго уезда с Архангельском. — Кольский полуостров, природа и климат. — Положение ссылки на Кольском полуострове. — Отсутствие квартир. — Агитация полиции в обывательской среде против политических ссыльных. — Борьба ссылки с этой агитацией.

Стояли ясные и теплые дни северной осени. Календарь показывал вторую половину сентября месяца,

стр 118

и это редкое совпадение устойчивой ясной погоды с началом осенняго периода заставляло северян спешить с приготовлениями к надвигавшейся мало по малу суровой и длительной полярной зиме.

К этому времени я был уже свободным человеком. Ссылка была позади меня со всеми своими жестокостями, со всей тяжестью исключительного безправия , административнаго насилия и произвола. А я все еще не верил своей свободе, своему счастью, — так глубоко врезались в душу, во все мое существование недавно пережитое время, недавняя борьба с экономическим и полицейским гнетом . И прежде, чем оставить полярныя широты и направиться в обратный путь к родным местам, мне пришла в голову мысл ь побывать в гостях у ссыльных товарищей-поморян.

Морские рейсы еще не были закрыты. Пока дул юго-западный ветер, поморы и мурманы могли безпрепятственно сноситься с Архангельском. Этим надо было пользоваться, не теряя времени; стоило измениться ветру, и пароходное сообщение делалось невозможным : ледяныя массы Ледовитаго океана, никогда не исчезающия совершенно, гонимыя порывами холоднаго борея, входили тогда в Белое море и грозили затереть в своих объятиях лавировавшую среди них шхуну запоздалаго помора.

И так, пока было время, поездка была осуществима. Она была вызван а не одним лишь желанием осведомиться об условиях жизни уездных товарищей . На мне лежала обязанность передать им вещи и разнаго рода съестные продукты, заказанные в Архангельске. Морской пароход “К о р о л ева О л ь га”, с которым ехал я и группа политических в шесть человек , уезжавшая на Поморье, отвалил от архангельской пристани ровно в полдень; утром н а следующий день мы остановились часа на два в виду Соловецких

стр 119

островов, передали груз монастырской братии и затем продолжали временно прерванное плавание.

Переезд от Соловецких островов до Кеми — недолог; их отделяют друг от друга всего несколько часов езды . Скоро показались горы поморскаго побережья, и спустя час пароход бросил якорь на довольно значительном разстоянии от берега, оставаясь в бухте на растоянии 7— 8 верст от самаго города Кеми. Целая флотилия лодок и небольшой пароход выехали к нему навстречу ; началась перегрузка прибывшаго товара и высадка пассажиров. Товарищи, предупрежденные о моем приезде, ждали меня на берегу.

Кемская колония политических насчитывала в то время 9 человек; большинство было вновь прибывших, проживших в Поморье всего несколько месяцев. Но и за это короткое время они успели достаточно изведать радости жизни в этом диком и неприветливом угле Архангельскаго края.

Поморье и Мурманский берег, образующие уезды: кемский, заштатный кольский и недавно образованный александровский, входят в черту административной ссылки западнаго района. В одном только кемском уезде насчитывалось тогда 12 пунктов*(Кемь, Лапино, Поньгома, Юшказеры, Тунгут, Сумский посад, Ковда, Кереть, Княжая, Кандалакша, Ухта и Сорока), где жили политические ссыльные в одиночку или небольшими колониями. На Кольском же полуострове, по побережью Ледовитаго океана, политические были разселены в Кузомени, Коле и Александровске.

По условиям своей жизни этот район занимает второе место , уступая лишь ужасам Печорскаго уезда. Природа поражает своей дикостью даже ссыльнаго, побывавшаго в Архангельском и смежных с ним уездах. Темно-серыя массы гранита и вода,

стр 120

болотистыя низины и темныя хвои еловых лесов — вот и вся роскошь природы Кемскаго уезда. В южной части его еще попадаются кое-какия лиственныя деревца; кое где виднеются перелески из низкорослых, сучковатых березок и тонких худосочных рябин. Но чем дальше на север, чем ближе к полярному кругу, разрезающему кемский уезд на приполярную и заполярную полосы, тем скупее становится природа на флору, и тем резче выступают на первый план гранитные блоки и водные бассейны.

Угрюмый и неукротимо дикий колорит придают кемским ландшафтам свинцово окрашенныя, совершенно лишенныя всякой растительности гранитныя горы. Лишь в падинах и щелях их ютится кустящаяся зелень брусники, не боящейся арктических холодов и снегов; редко-редко мелькнет корявый ствол приземистой березки , жалко пригнувшейся к земле и точно съежившейся от жестоких морозов. Горные ручьи кристаллически чистой воды где-то поют свою тихую , однообразно воркотливую песню, то выбиваясь наружу в виде тонких серебрянных струй, ползущих в гранитных изгибах , то уходя неведомыми путями в темныя каменныя глубины. По временам гранитныя массы сменяются низменными местами, котловины которых заполнены либо озерами с холодной и чистой горной водой, либо болотистыми топями, заросшими тинистой болотной зеленью, мхом-яголем, лишаями, морошкой. Уезд, занимающий огромную площадь, отличается крайней редкостью населения; большинство селений разбросано по поморскому побережью , внутренняя же, озерная часть его насчитывает самое большое 3—4 десятка ничтожных деревушек. В западной части уезда, так называемой Корелии, живут инородцы — корелы, лопари; многие из них с трудом говорят по русски , занимаются промыслами: рыбными и охотничьими; некоторые работают на кемских лесопилках,

стр 121

насчитывающих до 600 рабочих. Дикость, неразвитость населения этого и граничащих с ним кольскаго и александровскаго уездов вполне согласуются с тем несложным обиходом жизни, совсем ея примитивным укладом, наблюдателем которых приходилось быть заброшенному сюда политическому ссыльному.

Сам уездный город Кемь, насчитывавший в 1 9 0 3 году 2 5 8 3 жит. обо его пола и прибрежныя рыбачьи селения — Поньгома, К е р е т ь , К о в д а , К а н д а л а к ш а — представляют собой , за немногими исключеними, жалкия, полуразвалившияся хижины, сколоченныя из бревен и досок. Внутреннее убранство хат соответствует их внешней неопрятности; грязныя, ничем не обшитыя бревна стен, проконопаченныя паклей и войлоком, придают помещению неприветливый, мрачный и неуютный вид. В войлоке и щелях их копошатся целыя полчища всевозможных паразитов, с которыми обитателю этих хижин не приходит в голову мысль бороться. Свет проходит через небольшия вырезки в стенах, закрытая грязным стеклом. Потолки покрыты копотью от печи и лучины или сальных свечей , сжигаемых в период долгих и темных полярных ночей. Воздух спертый, пропитанный отвратительной вон ью рыбы, которой кормится и живет обитатель кемскаго уезда.

Население этих поселков мало грамотно, школ в уезде немного , да и те , которыя построены , не отличаются образцовой постановкой дела. Разврат и алкоголизм распространены за то гораздо шире грамотности, половыя болезни, и особенно сифилис, приняли здесь эпидемически острый характер; к ним присоединилась лепра, свирепствующая по отдельным местам Поморья и Мурмана.

Разгул прибережнаго населения, особенно в весенний период , когда в пору удачнаго лова наживаются

стр 122

за короткое время сотни рублей, принимает здесь форму безшабашнаго огульнаго пьянства. Самый лов, и особенно бой тюленей, нерпы , акул, сопряженные с большим риском быть затертыми льдами , производятся артелями; иногда гибнут десятки людей, но остающиеся в живых счастливцы возвращаются обыкновенно домой капиталистами. Общая выручка, достигающая иногда нескольких тысяч рублей(Средняя выручка хозяина, участвующего в рыбной ловле, приблизительно=125 руб, взрослого рабочего- 90 руб. , так называемого зуйка(помощник) 35 руб. , артели-260 руб. ) , пропивается целиком всем поселком. Дикия оргии длятся в продолжении многих дней и ночей сряду, люди напиваются до безчувствия, до отравления алкоголем и полнаго раззорения. В этом отношении поморы и мурманы ничем не отличаются от диких племен, объедающихся при удачной охоте и голодающих в период ея прекращения. Понятия о правильном хозяйстве у них не существует. За безразсудной вакханалией наступает период полуголоднаго существования, когда все население края питается почти исключительно рыбой , по преимуществу квашеной треской, пикшей и палтусиной издающими невероятное зловоние.

Ко всем этим картинкам из жизни полудикаго, жестокаго по своим климатическим условиям края, присоединяется его полная отрезанность от культурная мира.

Зимой редкия сношения с кемским, кольским и александровским уездами поддерживаются на санях по незначительной дороге, пролегающей из Архангельска через Онегу по онежскому побережью. Почта из Петербурга в Колу идет 15 дней. Летом в короткий навигационный период сношения учащаются благодаря значительно развитому пароходству на Белом море и по Мурманско-Большеземельскому берегам.

стр 123

Зато в осеннюю и весеннюю распутицу весь западный район Архангельской губернии остается разобщенным с миром на 1 1/2—2 и даже 2 1/2 месяца.

То , что я говорю здесь о кемском уезде , его природе, населении, быте и общих условиях жизни, относится целиком и к двум западным округам : кольскому и александровскому; характеристика их отличается теми же исключительно суровыми чертами, но в еще более резкой форме.

Читателю стоит взглянуть на географическую карту, чтобы понять весь ужас интеллигентнаго, наделеннаго широко развитыми запросами к жизни, человека, административно поселеннаго где либо в Коле, Печеньге или Александровске. Ведь эти места отстоят от Кеми еще и еще на сотни верст к северу. И если природа кемскаго уезда не отличается мягкостью своего климата и разнообразием флоры и фауны, то смежные с ней заполярные уезды придали ей еще более мрачный, безжизненный характер.

В Коле и Александровске однообразие сплошного камня действует на ссыльнаго из внутренней губернии гнетуще, удручающе. Круглый год природа поражает своей окаменелостью*) . Зимой снег, летом

стр 124

камень; вот и все разнообразие этих широт. Здешния реки: Воронья, Териберка с Мучкой вскрываются лишь в первой половине июня. В Александровске в июле снег только-только успевает стаять, а на возвыш енностях он продолж ает и в эту пору лежать вечным белым пластом. Для характеристики климатических условий Кольскаго полуострова приведу здесь данныя, собранныя политическим ссыльным А. Н. Алешковским, проживавшим в 1904— 905 гг. в г. Коле. Вот таблица minimuma и maximum’а температур, наблюдавшихся с мая 1904 г. по май 1905 г.

стр 125

стр 126

стр 127

Сам город Александровск состоит в большинстве из казенных домов*), построенных здесь для портовых служащих; летом в Порт заходят торговые пароходы, снабжая обитателей заполярных поясов всем необходимым для жизни. Достать что либо на месте, кроме рыбы , нет никакой возм ож ности; ни хлеба, ни картофеля, ни тем более мяса не имеется в этих широтах; все доставляется из А рхангельска или Норвегии. Голодная смерть ждет зимой того бедняка, который не сумел запастись на зиму провиантом.

Ужасна эта арктическая зима! Только подумать: два с половиной месяца не видать света, жить в непрерывной ночи при свете какой -либо керосинки или слабо мигающей, дымящей едким чадом , лучины! Два с половиной месяца! Темная, непрерывная ночь, снег, безконечной пеленой лежащий на диких гранитных скалах, арктическим холодом скованное побережье пустыннаго Ледовитаго океана, мертвая тишь заснувшаго на зиму, словно вымершаго поселка! Утро и вечер, день и ночь слились в одну безпросветную темь, — томительно долгую, тоскливо однообразную, доводящую непривычнаго к н ей человека до отчаяния.

Хочется до боли увидать этот белый дневной свет; хочется подметить хоть один луч яркаго солнца. Напрасно! Природа неуступчива в своих вечных, неуклонных законах. Непрерывная ночь должна длиться отведенные ей два с половиной месяца. А до тех пор — ни света, ни жизни! Но ведь где -то живут люди , где -то идет обычная суета жизни, светит и греет солнце, бегут поезда и сближают за сутки разъединенных сотням и верст.

стр 128

Да, то должен быть волшебный край , щедро наделенный приятным комфортом культивированной природы.

Но вот, наконец, ушли эти мучительные 2 1/2, месяца, и долгожданный луч солнца впервые разрезал их мертвый мрак . Через 2 1 /2 месяца наступает обратная картина. Тогда говорят: “солнце катается по небу “. Солнце, — то самое солнце , котораго так страстно ждали в зимнюю пору, теперь начинаю т проклинать. Вечный свет, вечный блеск его надоедливых лучей, становится так же нетерпим и раздражающ , вечная тьма, на смену которой он пришел ! И люди снова начинают мечтать и завидовать тем благословенным местам на земном шаре, где день чередуется с успокаивающим мраком ночи . Но солнце не внемлет   их мольбам и проклятиям.

В час, в два часа ночи оно стоит, как растопленный металлический шар, над горизонтом и его неподвижный красно -желтый диск красит в такой же цвет холодныя волны Ледовитаго океана.

Так чередуются у его пустынных берегов вечный прилив и отлив воды и света. А человек, с присущей ему безграничной способностью приспособляться, живет и в этом сказочном царстве вечно чередующихся полярных дней и ночей.

Туземцам , аборигенам крайняго севера, это приспособление дается, конечно, легче. Но что должен был испытать здесь человек, проживший пол-жизни в губерниях центральной или южной России, свыкшийся с ея мягким климатом , с ея условиям и жизни , с непрерывными бурями революционных взрывов , в которых он черпал смысл и энергию своего существования! Переход от источника бурнаго, неудержимо рвущагося наружу энтузиазма революционных масс народа к мертвой тишине объятаго ледяным покоем севера должен был быть ужасен, ошеломляющ !

стр129

Но если бы только сном, — тяжелым и глубоким, — была административная ссылка для русскаго революционера, — это было бы еще с пол-беды!

С исключительными жестокостями природы человек может бороться; холоду и тьме он противопоставит свет и тепло; льды и граниты он населит чудесами своего воображения и оживотворить их биением своей внутренней жизни. Цветы арктической поэзии, рожденные вдохновением великих поэтов севера, не менее ярки и художественны, чем волшебныя фантазии сказок Шехеразады . Кнут Гамсун , Георг Ибсен , Бьернстерн-Бьернсон обогатили художественную сокровищницу поэтической роскошью алмазных льдов, серебром девственно белых снегов, золотым блеском полуночно-феерическаго света.

Граждане свободной страны, носители свободнаго творчества, они сумели перед человечеством воспеть в дивных картинах и образах ландшафты своей родины . Свобода духа и мысли совершила чудеса, превратив скалы синяго льда и тяжелаго гранита в хрустальные дворцы и причудливыя цепи гор, населенные гномами человеческой фантазии. Да, свобода — это неисчерпаемый свет и источник жизни. Там, где она подавлена, где ее вытесняет насилие, где место свободнаго творчества мысли заступает измученный, подавленный грубым произволом ум пытаемаго человека — там трудно ожидать нарождения яркаго таланта.

Только этим можно объяснить себе, почему для норвежских поэтов дикия горы , льды и ландшафты севера были объектом художественнаго творчества, для русских же революционеров — проклятием и пыткой.

Русскаго революционера, прикованнаго к гранитным скалам Лапландии всевластной рукой самодержавия, пытала природа, пытали радетели абсолютизма.

стр 130

Мало всех тех лишений, которым и связали его по рукам и ногам холод и голод северных пустынь, мало тех мучений, которыя он испытывал в своем тяжелом одиночестве; его окружали помимо того сыском, клеветой, полицейским надзором, его держали в тисках личной неволи. Заботились только об одном: заботились, как бы не запротестовал, как бы не ушел из их рук заточенный ссыльный. Голод, страдания от всевозможных лишений — все это в порядке вещей: ведь “он приехал сюда неустраиваться”!

Когда администрация слышит, “что один ссыльный спит на навозе, другой не в состоянии достать брюк , трети й , — пропагандист Чикондзе питается мясом дохлых собак”*), она потирает себе от удовольствия руки. Но если ей удается узнать, что ссыльный нашел себе хоть какой либо заработок, она немедленно лишает его казенной субсидии, или, терроризируя преследованием работодателя, заставляет его отказать от места политическому. §§ 25, 27 и 28 положения оправдывали насилия этих законников.

Высылая политических ссыльных этапом в отдаленнейшия места Лапландскаго края, губернская администрация считала исчерпанными свои обязанности. Она не находила нужным справляться, были ли на местах поселения квартиры , возможны ли были общия условия существования для ссылаемаго. Лишь бы с глаз долой! А там, выживет — хорошо; не выживет, — того лучше.

И вот каковы бывали следствия такого отношения к этапникам. Ранней весной в порт Александровск, самый крайний пункт на северном побережье Архангельской

стр 131

губернии, лежащий уже за 69° широты , прибыла партия этапны х политиков. Разбитые, измученные долгой и тяжелой дорогой , голодные и грязные добрались они до этой ямы. Уже вечерело. Надо было найти хоть какой либо кровь на ночь. Стали ходить по избам, — проситься на ночлег; обыватели к себе не пускали; полицейский же, на требование ссыльных отвести им квартиру, показал свое помещение, в котором и ему самому было тесно. Пришлось ночевать на голых камнях, под открытым небом — заканчивал свой разсказ александровский товарищ.

Это в Александровске, за 69 ° северной широты , в пору, когда в тех местах стоят жестокие морозы !

Уже к началу лета 1 9 0 3 г. отовсюду сообщали, что за наплывом ссыльных в уездных городах, селах и деревнях не оказывается квартир. ” В некоторых уездных городах не хватает квартир . Число ссыльных в губернии достигло уже почти

стр 132

600 человек”, писал от 4 мая уездный товарищ . Но администрация не обращала на это ни малейшаго внимания, или пользовалась фактом по своему, высылая под этим предлогом политических в наиболее отдаленныя и глухия деревни западнаго и восточнаго уездов. Поместная же, уездная полиция доводила дело, начатое губернской, до конца.

Агитируя во многих местах в среде обывателей против политических, она угрозами заставляла хозяев отказывать ссыльным квартирантам от квартиры. Особенно заметной стала эта травля после объявления войны и первых неудач русских флота и армии. Темный народ охотно верил разсказам полицейских и жандармов, будто все поражения вызваны предательством внутренних врагов , к которым , конечно, причислялись все местные политические.

В Пинеге, Холмогорах, Шенкурске положение политических колоний благодаря такой агитации стало критическим . Пинежские хозяева отказали жившим у н х ссыльным в квартирах ; в Холмогорах население, в частности воинская команда, грозили не раз побить политиков, немилосердно ругая всякаго из них, при встрече на улицах. В Шенкурске избиение политических запасными, к сожалению, стало совершившимся фактом.

Ссылка в некоторых местах, как например в Пинеге, отвечала на эти печальные факты выпуском листков н а тему: “кто такие “политики ” и за что их гонят в ссылк у “? Это было единственным средством , способным помимо личнаго воздействия на знакомых односельчан предупредить взрыв диких страстей среди темнаго населения. Полиция конечно не оставалась в долгу, производила повальные обыски, арестовывала по одному подозрению , держала в местных тюрьмах или отвозила в Архангельск.

В Кеми, напр. , долго сидели в одиночном заключении

стр 133

политические Фогельман и Кочетков, обвинявшиеся, первый в составлении протеста на царский манифест о “милости”, второй в получении и распространении по колониям прокламаций. В Пинеге был схвачен, избит и увезен в архангельскую тюрьму политический Кок. Губернатор конечно не мог отнести выпуск прокламаций к числу вещественных доказательств исправления ссылки; на ея живучесть он отвечал распоряжением о выселении ссыльных из уездных городов в глушь Корелии, Мезенскаго и Печорскаго уездов.

———————

Г Л А В А X III.

Разселения политических по глухим селениям Корелии и Кемскаго уезда. — Тяжелыя условия жизни политических. — Кола и ея политическая колония. — Первые ссыльные в Коле. — Лишения политических ссыльных: суровость природы отсутствие зароботков преследование полицией. — Отношение обывателей к политическим

С этого времени из глухих западных районов ссылки начинают получаться тяжелыя письма от высланных туда товарищей, рисующия весь ужас их положения.

Вот, напр. , одно из них, посланное в конце лета 1903 г. из западнаго района Кемскаго уезда: “Условия жизни тяжелыя, ни заработков, ни врачебной помощи; население (корелы) не понимают русскаго языка; местность болотистая, нездоровая. Со времени моего приезда (за одну неделю) я заболевал четыре раза лихорадкой, и эта болезнь страшно обезсилила меня. Вот и сейчас я едва мог подняться с постели. В настоящий момент с товарищами происходит нечто подобное. Опасность заболевания в виду сырой болотистой местности и плохого питания — ни мяса, ни яиц, ни порядочной рыбы, ни даже белаго

стр 134

хлеба — громадная, а между тем здесь не может быть никакого медицинскаго пособия. 3 дня тому назад я и товарищ потребовали немедленно урядника, чтобы он вытребовал сюда хоть фельдшера; он согласился, но так как почта уходила через шесть дней, то и посы лку отнош ения приходилось отложить до того времени, ибо в селе не оставалось ни одного десятскаго. Положим, выручил случай: один мужик плелся в N. и согласился снести туда бумагу.

Здесь показывают могилу какого то ссыльнаго (незнаю, политическаго или уголовнаго), который прожил здесь всего 3 месяца, заболел, да так до самой смерти и не дождался врачебной помощи”…

В заключение автор письма просить прислать самолечебник, кастороваго масла, хинина и скипидара; “денег не высылаем: у нас всего 70 коп. ” — это на четырех-то!

Из села Ухты того же района Кемскаго уезда другой товарищ рабочий сообщал: “… почта приходит сюда только два раза в месяц, а потому приходится быть всегда на 3 недели позади курса. Дистанция громадная. Ну, да и то сказать нужно, что бывает и хуже. Теперь надвигается весеннее распутье, придется посидеть месяца 1 1/2 отрезанным от внешняго мира. Особенно это чувствительно в настоящее время, когда в России идет такая катавасия! “

Из села Керети, лежащаго на севере от Кеми в разстоянии полутора-суточной езды, ссыльный рабочий писал, что всех политиков насчитывается у них 11 человек, — большинство рабочие.

“Жизнь здесь очень скучная и однообразная, — разсказывает он в своем письме, местность кругом гористая; небольшое население. Живем по два человека на квартире, платим 4 рубля в месяц без варки и без стирки белья. Только два раза в день самовар. Обедаем все вместе в общей столовой,

стр 135

платя по 3 р. 50 коп. в месяц. До последняго времени мы ели очень хорошо; обед наш состоял из 2-х блюд: супа с мясом и каши с маслом. Но при таких тратах на обед оказалось, что расход превышает приход для каждаго на 2 рубля в месяц. Надо было сократить; теперь обед наш состоит из одного блюда и то ограниченнаго по размерам. Варим 5 фунтов мяса на 11 человек, из них 3 фун. приходится на кости. Что ж поделаешь! — восклицает автор корреспонденции, — терпи казак, атаманом будешь”.

Летом 1904 г. было получено подробное письмо от одного из политических ссыльных, жившаго за полярным кругом, сперва в Александровске, а затем в Коле. Вот как он характеризует тамошнюю природу и жизнь.

“Кола, заштатный город Александровскаго уезда, находится в 42 верстах от своего уезднаго города Александровска, на юг от него. Расположен городок на конце Кольской губы, в том месте ея, где впадают в нее, сливаясь, две реки: Тулома и Кола. Спереди от города (с севера) — губа, сзади гора Соловаровка; справа шумит по порогам река Кола, слева — Тулома. Кругом горы, покрытыя мелким кустарником вереска, мелким чахлым березняком и замухрышками сосенками. М естами скалистыя горы, ничем не покрытыя вершины которых напоминают большия лысины.

“Есть и цветы у нас! Некоторые знаю по имени: это — фиолетовые колокольчики, тысячелистники, полевая ромашка. В июле собирают морошку и голубику, в августе — чернику и грибы. Но главное богатство Колы — рыба: весной и осенью ловят семгу. Два месяца зимой не показывается солныш ко совсем; два месяца оно не сходит с горизонта. Два месяца весной почта не ходит от распутья, два месяца осенью

стр 136

стр 137

творится тоже самое. Вот главное, чем славна Кола по природе.

Первое впечатление я вынес от Колы дурное. Мне показалось, что я попал в погреб; было холодно, сыро; тогда еще был май и соответствовал концу марта тамбовскаго края. Все было голо. На земле и на скалах виднелся только вереск, мелкий редкий и голый лесок, да белый олений мох-ягель. Частенько принимался моросить мелкий-премелкий дождик, словно через сито. Поморосит немножко, — перестанет; потом опять примется моросить. Характерны были тогда дожди: пройдет низко над землею не то туман, не то облако, поморосить немного и скроется. Затем еще и еще; такие дожди стоят в начале лета. Осенью были дожди и покрупнее, с сильными ветром, по нескольку дней подряд. Почва каменистая, покрыта местами песком, местами дерном из мятляка или мха. Южнее природа начинает роскошничать сравнительно с Колой. Встречается часто рябина, попадаются более крупныя березки, ива. Еще дальше к югу рубится строевой лес и спускается плотами по Туломе в Колу и Александровск. Нельзя сказать, однако, чтобы лес был здесь дешев.

Верстах в 4-х от Колы к северу, на Кольской губе, стоит лесопильный завод.

Когда я приехал в Колу, — разсказывает автор письма, — в ней уже было 5 человек политических, и ни один из них не прожил тогда еще и года. Ранее правительство почему-то избегало высылать политиков в Колу, опасаясь вероятно близости норвежской границы. Впрочем, лет 26 тому назад, по словам местной лавочницы Чертовой, в Коле была политическая из Архангельска, полька Ефросиния Супинская. Ей было 18 лет, попала она во время безпорядков в каком то училище. Когда другия ея подруги подписывали какую то бумагу, то и она свою фамилию

стр 138

шутя, булавкой протыкала в числе подписей. За эту шутку прожила 3 года в Коле, вышла замуж за какого то немца из Стокгольма и во время тяжелых родов скончалась”.

Таково предание, оставленное обывателям первой невольницей Кольской ссылки.

“Затем лет 10— 12 тому назад, по разсказам полицейскаго городового Плотникова, в Коле жил “политичный” Веригин, — богатый человек, пытавшийся обратить его, полицейскаго (! ), “в свою веру и предлагавший ему даже денег (! )”.

Справедливость этого разсказа остается на ответственности городового. По его же словам:

“Веригин был человек хороший, много помогал беднякам; жил богато, имел три прислуги, повара с родины, лошадь рублей в 200— 300 и кучера; снимал для лошади покос и ездил туда с рабочими. Многие около него кормились. Прислан был на 5 лет, но проживши 2 года в Коле, перевелся в Шенкурск. Веригин был духобором, и его товарищи сектанты доставляли ему положительно все, начиная с денег и кончая девушкой, которую они прислали ему с родины”.

Супинская и Веригин были таким образом родоначальниками Кольской ссылки новейшаго времени. Само собой разумеется, что они во многом резко отличались от последней. Уже из кратких разсказов, переданных здесь, можно видеть, что Супинская попала в ссылку “шутя”, за чисто детскую выходку, Веригин же, как сектант — духобор, не был “политическим” в том смысле, в каком считаются ссыльные революционеры последняго времени. Собственно политическая колония в Коле образовалась в 1903 г. , в министерство фон-Плеве.

“Первый прибыл в Колу из Вятской губернии учитель церковно-приходской школы З. Ему было не

стр 139

более 23 лет, он был холост. Как пионеру ему было очень тяжело. Жители относились к нему недоверчиво, пугливо. На 2-м месяце он все таки нашел себе заработок: скупщик семгой, приехавший из Петербурга, взял его к себе надсмотрщиком на месяц, дав 30 рублей жалованья. Потом работы настоящей не было. З. хлопотал, чтобы разрешили ему давать уроки, заниматься с детьми обучением их грамоте. Отказали. А благонамеренная местная “интеллигенция” не решалась без этого разрешения пригласить политика к своим детям . З. стал корреспондировать в “Вятскую газету” и тем несколько облегчил свое материальное положение; кроме того он писал прошения местным обывателям, получая от них за это кое-какое вознаграждение. За квартиру, стол и еженедельную баню платил 9 рублей, но так как казеннаго пособия он получал всего 8 рублей, то недостающий рубль доплачивал хозяйке, обучая грамоте ея сынишку.

Приехал в Колу З. уже нездоровым, надорванным; двухмесячная Кольская “ночь”, длинная зима со всеми особенно чувствительными для новичка-одиночки условиями жизни отразилась на нем тяжело. На почве нервнаго разстройства и под влиянием всего пережитого в нем развились непонятное упорство, щепетильность и трусость. Эти стороны его характера вызывали частыя размолвки между ним и товарищами. К попыткам архангельской колонии, завязать сношения с Колой, З. относился подозрительно; от денежной помощи со стороны архангельской колонии отказался; отказался и от дачи ответов на опросный лист, присланный архангельскими товарищами. Точно также подозрительно относился он и к каждому прибывавшему члену колонии, — все мерещился ему шпион. Не мог выносить присутствия нелегальной литературы у хозяйки его квартиры и поэтому

стр 140

настойчиво требовал, чтобы его хозяйке не давали ничего недозволеннаго. Его страшила мысль, что в этом могут обвинить его. Будучи индифферентным к религии сам, он ежедневно перед уроком заставлял мальчика читать молитву перед учением, а после урока — молитву после учения. Заставлял истово креститься, правильно слагать персты. Каждый день учил с ним м олитвы , вы учил м альчика молитве за царя, святому духу и т. п. Последнее, что было выучено 8-летним ребенком был символ веры по членам. По праздникам заставлял его ходить в церковь, хотя сам и не ходил.

Нервами он был сильно разстроен. Как то мы оба остались в нашей общей комнате. Я писал, З. лежал. Вдруг он вскочил, как сумасшедший, красный, взволнованный, с сильно раскрытыми глазам и, и остановил свой взгляд на мне. Я испуганно и вопросительно взглянул на него. Немного спустя он заговорил: “прошу вас, ходите тише”! Меня это сначала удивило, потом чуть не взорвало, так как нервы и у меня шалили в то время. Но я во время удержался и только ответил: “я не хожу”.

— Не могу заснуть, голова адски болит… Меня как обухом в голову ударило, когда вы двинули стулом.

Я тут только догадался, что, очевидно, я, желая достать с другого конца стола промокательный лист встал и нечаянно сдвинул свой стул с места. Под конец своего пребывания в Коле, З. занимался с двумя детьми своего товарища по ссылке обучением их грамоте. Житейския дрязги окончательно разстроили ему нервы; полгода ждал он ответа на поданное им прошение о переводе в Шенкурск по болезни, но ответа так и не получил. Когда же снова было подано прошение о том же, с приложением медицинскаго свидетельства о состоянии

стр 141

его здоровья, то в ответ на 2-е прошение пришло предписание освидетельствовать его в присутствии полиции. Освидетельствовали еще раз, в присутствии полиции, отослали бумагу в Архангельск. Через некоторое время (около 13 августа) З. отправили в Архангельск и, больного, поместили в тюрьму. Оттуда под конвоем препроводили в Кемь.

“Тюрьма произвела удручающе-убийственное впечатление” — писал он в августе из Кеми, на другой день после прибытия туда — “какой то у меня теперь хаос в голове”…

В сентябре писал: “… настроение мрачное, работы частной нет… Беден. За последнее время часто у меня стало повторяться головокружение… затмение… хаос”…

Из Кеми он вскоре был переведен в Архангельск, а в ноябре уехал на родину, — “переведен в виду болезненнаго состояния” — писал он оттуда сам(Из письма кольского товарища).

Трагический эпилог ссылки З. , разсказанный здесь его товарищем в таких простых выражениях, не был единственным в анналах ссылки. Случаи постепенной гибели отдельных единиц в многочисленной ссыльной семье повторялись то здесь, то там. И здесь, как и всюду, действовал все тот же естественный подбор, являвшийся наглядной формой проявления борьбы за существование. Люди с сильным характером и организмом, с большей приспособляемостью и меньшими запросами к жизни выдерживали легче исключительно тяжелыя условия ссыльной жизни, нежели противоположныя им натуры. Уездная ссылка и особенно ссылка отдаленных западнаго и восточнаго районов проводила эту сортировку особенно резко; здесь все специфическия черты исключительнаго положения

стр 142

ли гораздо резче, нежели в Архангельске, его уезде и смежных с ним холмогорском, онежском и ш енкурском. Жизнь ссыльнаго становилась объектом непрерывных воздействий с одной стороны суровой и дикой природы, с другой неменее дикаго административнаго насилия. Одно дополняло другое. Если природа арктических широт непозволяла ссыльному ввести его существование в норму, если необходимейшие предметы потребления, как хлеб, мясо, картофель, приходилось доставать из других мест, то местная администрация старалась еще более обострить своими мероприятиями бытовыя условия политических поселенцев.

Формы таких мероприятий были самыя разнообразныя; их влияние сказывалось решительно на всех сторонах жизни политических колоний. Свобода самодеятельности ссыльнаго, трудно осуществимая в Архангельске, здесь сводилась на нет. Бдительность полицейскаго надсмотра, проникавшаго во все поры его существования, облегчалась в уездах незначительностью, малочисленностью тех пунктов, где ссыльные должны были коротать годы своего изгнания.

Я уже упоминал о результатах той агитации, которую вела в среде обывателей уездная полиция. Разумеется, что найти какую-либо работу среди враждебно настроеннаго к ссылке населения не было никакой возможности. Да и могла ли, вообще, существовать такая возможность для интеллигентнаго работника в глуши диких окраин Архангельской губернии? Общественная деятельность ссыльным воспрещалась: на врачебную практику, школьное дело, даже частное репетирование §§ 24 и 27 “положения о поднадзорных”налагали полны й запрет. О бойти постановления этих драконовских правил ссыльному тоже не удавалось, так как, в случае нахождения каких либо занятий у частнаго лица, последнее подвергалось гонениям за

стр 143

облегчение участи ссыльнаго, за простое знакомство с ним. Понятно после этого, если мы в дневнике одного из кольских ссыльных, находим следующую заметку: “… на рождестве у моего квартирохозяина был священник с молебном. Уходя от него, протоиерей выразился псаломщику про меня мимоходом: “вот и хороший человек, и пригласил бы его к себе да… полиция есть в Коле”.

Читатель не забудет здесь вспомнить и про циркуляр к учителям народных училищ, который приведен мною в одной из предыдущих глав.

Но если подобное отношение к политическим ссыльным наблюдается со стороны более или менее развитых лю дей, из так называемой “поместной интеллигенции”, то ждать от массы невежественнаго населения сознательнаго отношения к присутствию в его среде политиков и понимания последняго совершенно невозможно. Торговое мещанство уездных городов еще кое как разбирается в вопросе, что за люди эти таинственные политики.

“В Коле, например — по наблюдениям одного товарища — обыватели разделяли политиков на две категории или сорта. К одним обыватели питали уважение и считали их за действительных, “настоящих” политиков; характерной их чертой они выставляли начитанность, разсудительность, корректное серьезное поведение, самостоятельность, твердость воли, определенность решений, трезвость в отношении водки, сдержанность в сфере половых отношений, и главное, честность во всем. К другим обыватели относились несколько иначе. Они уже не выделяли их из своей среды, не видели почти никакой разницы между собой и ими”. Вот еще отрывок из наблюдений того же товарища, характеризующих отношения обывательскаго мира к политическим ссыльным.

стр 144