Аполинария Ивановна

«У тебя сынок-то задался весь в дедка – умница будет».

Дуров И. М. Словарь живого поморского языка…

 

В 1990 году в Петрозаводске вышел в свет каталог «Русские эпические песни», в нем учтены 1 043 текста былин, баллад, духовных стихов и исторических песен, записанных на территории Карелии и Терского района Мурманской области с 1910 по 1983 год,[1] и, в частности, указаны духовные стихи, собранные Михаилом Андреевичем Прокофьевым 9 июня 1935 года. Исполнительницей названа его мать, уроженка села Сухого Беломорского района – Аполинария* Ивановна Прокопьева (1897-1980). Записи этих произведений хранятся сегодня в Научном архиве Института языка, литературы и истории КарНЦ РАН. Как пишет составитель каталога В. П. Кузнецова, жанр духовных стихов на Русском Севере – явление распространенное, в них «отражены знания, почерпнутые из Священного Писания (Библии), житий святых, а также апокрифов – произведений раннехристианской литературы, не вошедших в Библию», «духовные стихи имеют календарную приуроченность, преимущественно их исполняли в постные дни, особенно в Великий пост. В период, предшествующий Пасхе, соблюдали пост не только в пище, но и нельзя было веселиться, петь песни…».[2]

От кого узнала духовные стихи Аполинария Ивановна, трудно сказать, но вот о ней самой мне рассказала ее правнучка, Елена Кулиева, урожденная Прокофьева. Детство ее – это море, крик чаек, шум волн, теплые и нежные руки любимой прабабушки, или, как ласково она ее называет – бабулечки Поли, а еще чудесный голос ее, исполняющий поморские протяжные песни о невесте, собирающейся под венец, о бродяге с сумой на плечах, голос, «знающий» удивительные истории о Русском Севере.

Эти «сказки» маленькая Лена слушала, широко распахнув глаза, представляя дворцы и терема на Соловецких островах, куда однажды Аполинария Ивановна, еще совсем юной, ходила на судне со своим отцом, капитаном дальнего плавания Иваном Ильичом Афанасьевым. Он возил товары из Сороки в Норвегию, обязательно оставляя что-нибудь для любимой Полечки, и она до самых последних дней своей жизни берегла серебряную ложечку, да шкатулку с серебристыми жемчугами, подаренные ей отцом. Баловал капитан дочку, а та подросла, и души не чаяла в своем единственном сыне – Михаиле Андреевиче Прокофьеве, чье имя сегодня каждый может увидеть на памятнике погибшим в войну сухонцам…

Выпускник Львовского военного училища, красивый, высокий, голубоглазый офицер – в двадцать три года он пропал без вести… По скудным сведениям, удалось установить, что воевал он в известной 18А армии первого формирования 164-й стрелковой дивизии. Был командиром роты, попал в окружение, из которого не вышел. Документы 18А армии пропали бесследно, в октябре 1941 она была расформирована, и надежды узнать что-то о нем тают с каждым годом…

Супруга Михаила, Тамара Ивановна Краснобаева (1917-1957), коренная ленинградка, перестав получать известия о муже, ушла на фронт. Успела вывезти своего маленького сынишку из блокадного Ленинграда в Сухое. Среди многочисленных наград этой хрупкой, но невероятно сильной женщины – орден Славы, медали «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда». За один только день на своих плечах она вынесла 24 (!) бойца с их оружием, за что была удостоена ордена «Красной Звезды». В период с 29 февраля по 23 марта 1945 года она оказала помощь более 400 бойцам и офицерам! Символично, что на том самом месте, где стоял ее родной дом, нынче возвышается стела «Защитникам Ленинграда»… Чудом сохранился фронтовой альбом, который прошел с Тамарой Ивановной всю войну до Берлина. В нем снимки военных лет, на оборотной стороне – стихи и песни. Одна из них посвящена сыну Владимиру, другая – мужу Михаилу Андреевичу:

 

Колыбельная

 

Сон приходит на порог,

Крепко, крепко спи, сынок.

Сто дорог, сто путей

Для тебя открыты.

 

Все на свете отдыхает,

Небо спит,

Солнце спит,

И Луна зевает.

 

Спи, сокровище мое,

Ты такой богатый,

Все твое, все твое:

Звезды и закаты.

 

Завтра солнышко проснется,

Снова к нам вернется.

Молодой золотой

Снова день начнется…

 

 

Тайна

 

Отчего же спросишь,

Я всегда печальный,

Слезы под…*

Льются через край.

 

У меня есть тайна,

А в тайне песня,

А в песне тайна,

Хочешь, отгадай.

 

Для того, кто любит,

Трудных нет загадок,

Для того, кто любит,

Все они просты.

У меня есть сердце,

А в сердце песня,

А в песне тайна,

А тайна – это ты.

Тамара-Миша

Как пережила невозвращение с войны сына мать, трудно себе представить… Аполинарии Ивановне было сложно, но она не сдавалась, всю свою любовь к Мишеньке перенесла на внука, Владимира, а потом на правнуков – Сергея и Лену.

Елена после окончания школы училась в Петрозаводском госуниверситете на лесоинженерном факультете, потом получила второе образование – юридическое. Уже шестнадцать лет работает в Службе судебных приставов, представляет ее интересы в судах. Муж, двое взрослых сыновей: Роман и Тимур.

Ее родителей до сих пор помнят в Беломорске: Владимир Михайлович Прокофьев трудился начальником производственно-технического отдела ЛДК, мама, Лидия Никитична, сначала агрономом, затем – экономистом. Работая в теплице ЛДК площадью триста квадратных метра, ухаживала за цветами, зеленью, овощами. Уже в мае собирали урожай огурцов. Овощи отправляли в детский сад комбината, в столовую, цветами украшали территорию завода…

Когда вышла на пенсию, первая в Сухом вырастила огурцы, а потом решила посадить кедр, и… он вырос – вопреки всему! В этом году на нем появились первые шишки. Когда внук Лидии Никитичны, Тимур, показал веточку своему преподавателю в техникуме, та сказала: «Этот кедр не мог вырасти на Севере. Здесь не могут растить такие кедры».

– Моя бабулечка – самый дорогой для меня человек… Все, что есть во мне: любовь к Родине, к Сухому, морю – все от нее… – начала рассказ Елена.

– А про прежние времена что-нибудь рассказывала?

– Да… Видимо, потому, что в нашей семье я была единственной девочкой и благодарной слушательницей, бабулечка меня не стеснялась и иногда даже плакала украдкой у старой иконы, долгими зимними вечерами рассказывая о прошлой жизни… У нее был дар сказывать, она говорила так, что хотелось слушать и слушать. Во время войны, вспоминали мои родственники, зимними вечерами молодежь собиралась в ее избе, чтобы послушать бабулечкины рассказы, но вот, о чем – история умалчивает. Да и сейчас некоторые местные жители, кто еще застал мою бабушку живой, говорят об этом ее необыкновенном даре… Больше всего я любила, когда она рассказывала о своем детстве, юности… Мне казалось, что я тоже участник тех лет и событий, представлялись молодые девчонки в длинных сарафанах, босые, веселые, парни с гармонями… Жили зажиточно, дружно, народу в деревне было много.

Вспоминала своего мужа Андрея, как любили они друг друга, как рано ушел он из жизни. Говорила, что он тоже был на войне, пришел раненым, наверное, это была первая мировая… Всю жизнь хранила ему верность, хотя и сватались другие. Так и поднимала одна сына Мишу. Говорила: как я могла к сыну чужого человека привести…

Рассказывала о детстве Михаила, любила его безумно… Запомнилось, что искала его по деревне, а он под амбаром с ребятами в карты играл. Еще то, что он носил длинный чуб спереди. Говорил, что зимой спасает его от холода, а летом – от комаров…

Бабушка вспоминала, что Сухое было большой, веселой деревней. Жили купцы, была школа, где обучались даже девочки. Родившись в девятнадцатом веке, она была образованной: сама писала письма, читала стихи Пушкина, Некрасова, а еще знала много сказок, любила петь. Школа находилась при церкви, бабушка работала у священника в няньках: смотрела за его детьми. Рассказывала, что у них недалеко от моря был дом, но его уже нет.

Водила меня на скалу, показывала следок Богородицы – необычное углубление, напоминающее по форме след от маленькой женской туфельки, и говорила, что раньше на это место люди ходили молиться, она объясняла, что сюда наступила Богородица,* и отсюда пошло село Сухое… Она очень чтила церковь, никогда не говорила: «Молись Богу», но, в очередной раз смахнув слезу у старинной иконы Феодоровской Божьей Матери, повторяла: «В Бога не веришь – ругать нельзя». Икона эта всегда висела в красном углу… Теперь и мне она досталась по наследству… За всю жизнь бабушка ни разу ни произнесла слово «клуб», она говорила: «Церква». Я скажу ей, что побежала в клуб, она тихонько поправляет: «В церкву». Мне раньше это резало слух, а теперь, спустя столько лет, режет слух, когда говорят «клуб».

У нас была большая Библия в кожаном переплете, с замком, бабушка постоянно читала ее, молча, про себя. Помню, как однажды она рассказала мне о том, что Землю создал Бог… Библия, к сожалению, не сохранилась, но я отчетливо помню ее, я даже что-то пыталась в ней прочитать, хотя не знала тех «странных» букв, которые видела. Эта Библия до сих пор стоит перед моими глазами: я помню шрифт, буквы…

В годы войны бабушка работала возчиком – они в Сороку возили на подводе молоко. Один раз ее лошадь сильно ударила копытом, от этого у нее даже шрам на лице остался. Вспоминала про заключенных, что работали на строительстве канала, сухонцы даже пытались их подкармливать. Какие-то заключенные через Сухое проходили в кандалах. Куда их вели, не знаю, но бабушка говорила, что ночевали они в клубе. То, как шли эти люди и как гремели они кандалами, было слышно издалека. Бабушка с другими местными жителями бегала к ним, пытаясь передать хлеб. Как вспоминаю ее рассказ об этом, так кандалы звенят у меня в ушах…

На месте канала раньше была небольшая речушка, которую переходили вброд. Бабушка так и говорила: курице по колено. Я представляла курицу, у которой есть коленки и действительно верила, что воды в речке было мало… Теперь, проезжая эту речку, которая дала начало Беломорско-Балтийскому каналу, вижу, что при отливе воды в ней нет вообще. Видать, права была бабушка…

– А про праздники рассказывала?

– Да, и так, будто я сама на этих праздниках побывала. Говорила, что водили хороводы, на Купалу венки плели, наряды шили, а ткань покупали на ярмарке в Сумпосаде. Всюду пешком летом ходили: в Сороку, в Сумпосад. Только зимой на лошадях.

У бабушки было какое-то врожденное чувство юмора, детскости какой-то… Помню, как садились с ней на траву на пригорке около дома и искали листки клевера с четырьмя лепестками… на счастье… А еще как она показывала на белой стенке русской печки тени собачек, зайцев… Потом и я своим детям такие показывала, вспоминая бабушкины руки… А еще она раскладывала всегда один и тот же пасьянс, гадала… Помню, как пасьянс раскладывался, но значение карт не помню, хотя бабушка говорила… Карты сулили кому дальнюю дорогу, кому дом казенный, кому любовь… И мне там место отведено было – дама бубновая, незамужняя девочка – такое значение, а она, бабушка, трефовая дама была…

Весной мы с бабулечкой ходили собирать березовые почки в лес. Ничем не передаваемый запах моря и березовых почек – запах детства, весны, солнца и Родины моей… Бабушка на березовых почках делала волшебную настойку, которая помогала, по-моему, от всех болезней… В лесу исхожены все тропинки, каждое дерево знакомо, все родное, любимое, как и могилки на кладбище… Хожу между ними, с фотографий на памятниках смотрят на меня знакомые лица земляков… И ни страха, ни паники… Тут родные люди… Все… Да, что там говорить, у каждого человека в детстве – и небо чище, и трава зеленее…

А какие бабушка пекла пироги! Русская печь, запах хлеба по утрам, когда я только высовывала нос из-под одеяла, кружил сладко голову. Рыбники, шаньги, пироги с морошкой, с черникой, калачи (особенно мной любимые). Так, как она их крутила, не видела ни в одном ресторане… А мои глаза и руки восстанавливают детские воспоминания. Иногда махну рукой на все дела, насыплю муки на стол, как делала бабушка, и начинаю месить тесто и всегда, всегда ее вспоминаю… А еще в банке всегда стоял квас из хлебных корочек, вкусный…

Помню, как ходила я с отцом на зимнюю рыбалку, иногда с бабушкой, иногда с местными ребятами: прямо около амбаров у деревни. Навага клевала отборная, корюх серебряный, совсем другой, чем на лотках в городе, как золотая рыбка сверкает на солнце. И никакой наживки не надо – привяжешь к крючку красную тряпочку, а глупая навага все проглотить готова…

Помню один эпизод из детства: однажды в доме, который нам подарили, я залезла на чердак. А дом у нас под горой стоит, и если кто-то спускается с нее, то с чердака склон весь виден, как на ладони, поэтому наш чердак очень удобное место, к примеру, для отстреливания. У слухового окна я нашла то ли пулемет, то ли автомат.

Еще планшет кожаный, огромный рулон талонов на еду и спички – длинный черкаш. Пулемет я видела только один день, потому как все рассказала папе. Вряд ли он куда-то его сдал, скорее всего, утопил в море. За пятьдесят-шестьдесят лет ничьей ноги на чердаке не было, пока мне не захотелось все там «поизучать»…

Елена показала три чрезвычайно любопытные фотографии. На одной из них сухонские сестры Афанасьевы, самая крайняя справа (сидит на траве) ее прабабушка Аполинария Ивановна, около нее женщина в очках – Анна Гужиева, рядом – Евдокия Ивановна Комарова со своими дочерьми.

На другой фотографии – погост села Сухого, так называла сельское кладбище Аполинария Ивановна. На снимке она стоит, опираясь на палочку, рядом с ней седоволосый кудрявый мужчина – Виктор Иванович Гужиев.

Он же – на третьей фотографии, но, еще будучи совсем молодым. Виктор Гужиев – племянник Аполинарии Ивановны. Именно ей он подарил родной дом после смерти своей матери Анны Гужиевой. В этот дом на лето и приезжает Елена…

Немного удалось узнать о Викторе Ивановиче. После войны он трудился в ленинградской 30-й средней школе, которая находится на Васильевском спуске. Ныне – это 30-я физико-математическая гимназия. Среди ее выпускников – популярный актер театра и кино, народный артист России Александр Сергеевич Лазарев, космонавт-испытатель Андрей Иванович Борисенко и др. Об этой школе опубликовано немало интересного. В одной из книг, посвященной ее 100-летию, выпускник 1951 года Юрий Владимирович Поваров, мастер спорта по спортивной гимнастике, рассказывает и о Викторе Ивановиче. «Что мне вспоминается из школьной жизни? Да много всего, – пишет он, – больше комичного, наши мальчишеские проделки. Учителей мы и боялись, и в то же время большинство из них уважали. Забавных случаев за время учебы предостаточно… Вспоминаются некоторые из них… Как-то примерно в 6-м или 7-м классе «застукали» нас в туалете во время перемены за курением. А учились мы тогда во вторую смену.

Вызывает нас директор Виктор Иванович Гужиев после уроков и объявляет наказание (а нас было пять человек): натереть полы по всему коридору второго этажа, где мы тогда учились. Делать нечего, пришлось нам натирать; уж не помню точно, сколько по времени, но часа 1,5-2 мы провозились. А Виктор Иванович ждал, когда мы закончим. Изрядно попотев, заходим к нему в кабинет, докладываем – сделали. Вдруг он вынимает портсигар и предлагает нам… закурить! Ну, мы, естественно, отказываемся, говорим, что больше курить не будем… Правда, все равно потом курили!»[3]

Чуть позже выпускник школы 1953 года А. Герчиков напишет, что Виктор Иванович, работая директором, вел и историю, но спустя некоторое время он уехал директорствовать в Потсдам, в школу для детей офицеров Группы Советских войск в Германии.

Из воспоминаний И. А. Каутского, члена президиума Объединенного Совета ветеранов-подводников ВМФ, выпускника 1951 года: «Если не ошибаюсь, осенью 1950 года был первый послевоенный (были ли до войны – не знаю) вечер школы, посвященный дню ее рождения. Запомнились два момента. Во-первых, ребята наши оборудовали радиоузел (тогда в школах это было редко), и теперь в школе – мужской! – на переменах играла танцевальная музыка; и мы танцевали, ей богу, не вру. А во-вторых, на вечер пришли уже ушедшие из школы учителя, среди них наши «старые», очень строгие и добрые директора: Виктор Иванович Гужиев и Нина Васильевна Польская. «Это мои», – узнал нас еще на лестнице Виктор Иванович. Беседовали они с нами по-взрослому, по-товарищески. Многих они помнили по имени…».[4]

К сожалению, у нас не получилось выяснить о каком Викторе Ивановиче Гужиеве, призванном Петергофским РВК, идет речь в банке данных «Подвиг народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Мы с Еленой лишь предположили, что это может быть уроженец Сухого. В документах архива Министерства обороны указано, что В. И. Гужиев, 1911 г.р., награжден медалью «За оборону Ленинграда» и орденом «Красной Звезды» за то, что «проявил себя самоотверженным, стойким младшим командиром, способным своим примером воодушевлять подчиненных на отличное выполнение боевых заданий командования…».

Светлана Кошкина

________________________________

[1] Русские эпические песни : каталог рукописного фонда Научного архива КНЦ АН СССР / Сост. В. П. Кузнецова ; Науч. Ред. Н. Ф. Онегина. – Петрозаводск, 1990.

* Так имя пишется в документах А. И. Прокопьевой (прим. авт.).

[2] Кузнецова, В. П. Духовные стихи на Русском Севере / В. П. Кузнецова // Духовность как основа педагогической профессии : сборник статей по материалам работы над методической темой года / Петрозав. пед. колледж. – Петрозаводск, 2010. – С. 97-101.

* Слово неразборчиво (прим. авт.).

* «Боженька бежала и туфельку потеряла», – рассказывали местные жители ученым из КарНЦ РАН о «Божьем следке» на скале поблизости от морского берега. Опубликовано: Кузнецова, В. П. Почитаемые места и памятники Поморья / В. П. Кузнецова // Природное и историко-культурное наследие Северной Фенноскандии : материалы международной научно-практической конференции, 3-4 июня 2003 года. – Петрозаводск, 2003. – С. 163.

[3] 100 лет 30-й школе на Васильевском : история школы в очерках и воспоминаниях ее учителей и выпускников. – Санкт-Петербург, 1997. – С. 68-70.

[4] 100 лет 30-й школе на Васильевском : история школы в очерках и воспоминаниях… С. 68.