Мотив сиротской и вдовьей доли в плаче Ф. Быковой «Надоволится кручиной мое сердце ретивое»
Фекла Ивановна Быкова, народная сказительница и поэтесса, хорошо знала и старинные песни, и плачи. Плачи как старинные обрядовые жалобные песни исполнялись на похоронах, поминках или свадьбе, и они неразрывно связаны с семейно-бытовыми обрядами, так, например, обычай причитывать над мертвым относится на Руси к глубокой древности.
Куда ты снарядился, да куда ты сокрутился,
Моя венчальна ладинка, –
так начинает Фекла Быкова плач о муже «Надоволится кручиной мое сердце ретивое». Этот плач опубликован в книге «Русские плачи Карелии», и здесь же указано, что записан он Е. Родионовой в 1938 г., т.е. не в момент исполнения обряда оплакивания, а через несколько лет, по памяти, так как известно, что муж Ф. Быковой был убит в 1908 году.
В плаче Фекла Ивановна выражает свое личное горе, она приговаривает, причитывает о том, что умер ее супруг, оставил «со многима с малыма с сердечными детушкамы».
Ох, я глупая да неразумная,
Сирота, вдова-горе-горькое,
Уж он теперь умерший да упокойший.
Куда ты меня бросил да куда оставил…
Неподдельная искренность звучит в словах плакальщицы: «Надоволится кручиной мое сердце ретивое». В народной словесности слово «кручина» означает горе, тоску, печаль, и сердце плакальщицы наполнено болью, потому что из семьи ушел кормилец, потому что осталась супруга молодой вдовой.
Уж осталась я в хороши молодые годички…
Особая поэтичность и образность характерны для плача Феклы Быковой, в котором мы встречаем большое количество образных выражений, уменьшительно-ласкательных слов, метафор, эпитетов. В причитании тесно переплетаются, чередуются обращения, риторические вопросы, рассуждения-раздумья, в которых разрабатываются различные поэтические мотивы, например, вопрошания, куда снаряжается мертвец:
Куда ты снарядился, да куда ты сокрутился,
Моя венчальна ладинка, –
Во хороши города во уездные
Закупать дороги товары,
Во хороши города во устройные?
Или упреки за его уход:
Куда ты меня бросил да куда оставил
С многима с малыма с сердечныма детушкамы…
Утрата надежды на его возвращение:
Вот приду со своима малыма сердечныма детушкамы
На твою могилушку умершую,
А не повыстанет мила законна ладинка,
И не поможет он мне не в нужде да не в бедности…
«Моя венчальна ладинка» – ласково обращается к умершему супругу плакальщица, повторяя неоднократно это выражение: и когда тело мужа еще в доме, и когда его зарывают в могилу.
Уж я, бедна да беззащитна,
В чем я попрошу да понакаюсь
Хорошим ясным соколам,
Что не выносите вы из избы
Мою венчальну ладинку,
Из витого теплого гнездышка…
Сердце вдовы разрывается от боли, потому что она понимает, что ее «венчальна ладинка» не встанет больше и не поможет ей ни в нужде, ни в бедности.
На кого я теперь кладу крепку надеюшку? –
вопрошает вдова, а ответ один: она остается одна с тремя детьми, ранним утром уйдет на тяжелую работу, поздним вечером вернется:
Уж пойду я по раннему утру утреннему,
Приду я по позднему вечеру,
Уж буду я теперь проситься, молить себе
ума-разума,
Чтобы не оставить да не разрыть
Моих малых сердечныих детушек…
Плакальщица сетует на нужду, и плач отражает ту тяжелую жизнь, которая выпала на плечи женщины и ее детей.
Выразительность плачу придают многочисленные эпитеты, которые используются плакальщицей, они выполняют как эмоциональную, так и оценочную функции. Детушки – «сердечные»; «домичко» – «семейное», «артельное»; «гнездышко», как ласково называет плакальщица дом, – «витое, теплое»; вороны – «черны»; «ладинка» – «милая» «законная», «венчальная», а сама вдова – «глупа» да «неразумна». Руки супруга «белые», очи его «ясны», сердце вдовы «ретивое», годички «хороши цветущие». И вот «заприходит» весна «красовитая», птички «зажупят» «жупятые» в лесах «темных», «дремучих», ветерочки «завеют весенны горны» и «разгонют могилушку песчаную».
Эмоциональность плача усиливают слова, образованные с помощью уменьшительно-ласкательных суффиксов, сравним: дом – «домичко», гнездо – «гнездышко», дети – «детушки», «деточки», годы – «годички», люди – «людюшки», птицы – «птички», ветер – «ветерочеки», очи – «очушки», руки – «ручки».
Житье, в котором осталась после смерти кормильца семья – «горе-горькое», и, причитывая, вдова плачет о том, что придет с детьми на могилу к супругу, но «не повыстанет мила законна ладинка»:
Как закрылись, закатились его ясны очушки,
Приложил он ручки белые
Ко своему сердцу ретивому,
Не печали ни воздыханьица.
Живите да горюйте милы, сердечны деточки
Да вдова, сирота горе-горькое.
Туда много ходцов, нету выходцев,
Так и остались жить в житье горе-горьком.
Плакальщица причитывает всем сердцем, обнажает свою душу перед близкими и чужими людьми, потому что горе ее неутешительно, и утешительных слов для плакальщицы вряд ли кто сможет отыскать, от того и называет она себя «сиротой» и «кукушицей»:
Ох, я, бедна горе-горькая кукушица,
Я, вдова, сирота горе-горькая…
Плач рисует событие обыкновенное – смерть мужа, но событие это одновременно обычное и значительное, важное, потому что жизнь вдовы, ее детей теперь сильно изменится. Все, о чем плачет женщина, рождено горем, которое уже свершилось, и изменить ничего нельзя.
С. Кошкина