Петр Рябко. Капитан родившийся в рубашке.
В 2006 году вышла книга капитана рыбопромыслового флота Петра Демьяновича Рябко КАПИТАН РОДИВШИЙСЯ В РУБАШКЕ. Объём книги 393 страницы,разместить на сайте её содержание не реально. Предлагается три главы: где автор в популярной форме рассказывает о плаваниях и промысле в открытом море-океане, о запомнившихся случаях в морской практике и жизни экипажа.
1. По морям, по волнам
Жизнь каждого человека — это цепь, звенья которой состоит из падений, ушибов и подъёмов, Начиная с годовалого возраста, мы постоянно падали, поднимались —часто с трудом — и на этом учились. Наш несовершенный мозг развивался, запоминая падения коленками и носом, запоминая крутые, трудные для ходьбы места, Некоторые падения были такими опасными, и мы столько раз находились недалеко от смерти или возможности стать калеками, что практически о всех людях, доживших до преклонных лет, можно сказать: они прошли трудную школу жизни. Но иногда среди нас мы видим людей с необычными судьбами, людей, которые не только в детстве падали с деревьев и оставались живыми и невредимыми, но которых и в зрелые годы жизнь ставила в такие сложные, порой
смертельно опасные ситуации, что о них мы часто говорим: Родился в рубашке». Это выражение чисто русское. В английском языке есть поговорка: «Родился с серебряной ложкой во рту», что означает — родился богатым. В немецком языке (как, впрочем, и во многих других) есть такое выражение «Родился под счастливой звездой».
В 1995 году один из БМРТ назван именем погибшего в Великой Отечественной войне казака “Демьян Рябко”, отца капитана Петра Демьяновича Рябко.
В 1980 году я принял СРТНК «Кафор», который готовился в рейс в зону Сьерра-Леоне. Район этот специфический какие все в экваториальной Африке. На хороших грунтах облавливались только малоценные породы рыбы: сардина, «муссолини». Хорошая же столовая рыба – окунь, капитан и другие, столь любимые африканцами «мясистые» рыбы – держались на скалах, на свале глубин, где зацепить их тралом было очень сложно и нужна была практика и практика.
Зона Сьерра-Леоне была традиционно «калининградской». Суда наших соседей работали здесь несколько лет, но из-за каких-то причин главк «Запрыба» заменил их на суда литовцев, Первым из клайпедских капитанов, освоивших этот район, был Дзикас, очень опытный, настырный капитан, который в любых условиях вытягивал план. Мы с ним не были друзьями, но я его глубоко уважал за его умение, за его советы. Обычные морские карты не являются совершенными для рыбаков. Каждый капитан делал собственные промысловые планшеты. На них наносились места зацепов трала, плохие грунты, линии трасс тралений, где можно было не опасаться за целостность трала, и другие ориентиры. Каждый из нас обычно делал два варианта планшетов: один для службы добычи с общими трассами и зацепами (полагалось вместе с капитанским отчётом за рейс прилагать к нему промысловый планшет) и второй — более детальный, секретный, где скрупулёзно наносились все детали, глубины, места выхода косяков. Обычно капитаны давали планшеты только хорошим друзьям.
Я читал книги о мореплавателях времен Колумба, которые держали в секрете вновь открытые земли и часто специально делали неверные карты и записи в судовом журнале, чтобы нельзя было точно определить место новой земли. Примерно это же делали и многие капитаны промысловых судов. Каждый стремился держать в секрете открытый им «огород» и не потому что это в природе человека, а просто потому, что очень часто эти «огороды» были такими маленькими, что даже двум судам там не хватало места. А в одиночку, с горем пополам, обходя известные зацепы, можно было что-то ловить. В стремлении открыть новый «огород» капитаны шли на риск. Идя в первый рейс в район Съерра-Леоне, мы получили кое-какую информацию. За время моего многолетнего капитанства я обошел вокруг света, бывая в разных районах промысла. И только в одном месте-Съерра-Леоне, к югу от Фритауна — на советских морских картах я видел «белые пятна», т. е. места, не обследованные гидрографами. Грунты в этих местах были скалистыми, глубины резко менялись, но рыба здесь водилась, и хорошая дорогая рыба иногда «залетала» в трал.
Я помню, как во время первого рейса мы вышли на маленькое плато недалеко от «белого пятна». Мой старпом Володько Эдуард Алексеевич, хороший человек и опытный промысловик, который был в Сьерра-Леоне раньше и которому я благодарен за его подсказки и учёбу, уговаривал меня рискнуть спуститься ниже к юго-западу, где раньше бывал капитан Дзикас. Но я не поддался уговорам (прежде всего я — судоводитель), и мы продолжали тянуть трал под скептическое хмыкание старпома. Но когда мы подняли 10 тонн крупной рыбы-капитан и тут же , поставив второй трал, еще пять тонн, Володько перестал соблазнять меня «белыми пятнами».
Ловить рыбу можно и без ненужного риска. После одного рейса, когда я уходил в отпуск, капитаном на моё судно был направлен Каваляускас. Рейс он закончил не очень хорошо. Когда через 4 месяца я ехал с командой поездом в Москву, чтобы оттуда вылететь в Дакар на судно, второй штурман,сидя в одном купе со мной, «заложил» Каваляускаса,рассказав, что они часто ходили по «белым пятнам» и особого успеха не имели.Зато однажды сели на скалу. Пробоины не получили, благо она была плоской, и после двух часов отсидки сошли с неё во время прилива. После этого Каваляускас прекратил промышлять на «белых пятнах». По контракту, подписанному Соврыбфлотом и Министерством рыболовства Сьерра-Леоне, советские суда имели право ловить все породы рыб. Запрет был только на 2-х мильную зону от берега, где ни один траулер не имел права рыбачить. Но, как рассказывали штурмана, работавшие ранее на других судах, они часто по ночам ловили так близко от берега, что «одна траловая доска шла по пляжу», а вторая — в море. Была такая шутка у штурманов. Практически патрульные катера Сьерра-Леоне не выходили на проверку, а если и намечался их выход, то компания, с которой мы работали, знала об этом заранее и всегда предупреждала капитанов через представителя МРХ (министерство рыбного хозяйства), с которым ежедневно проводились переклички по радио. Так что те из капитанов, кто хотел водить ночью одну доску по пляжу, делали это без опаски быть арестованными.
После первых недель промысла я освоился с промысловой, навигационной, политической обстановкой и сказал, что «белые пятна» и «пляжи» не для меня. От заместителя представителя Калинина я узнал, что калининградские СРТМК несколько лет работали на свале глубин в 50—60 милях к «весту» от побережья. Однако никто из клайпедских капитанов и штурманов не знал этого района и не стремился освоить. Все говорили, что грунта на свалах плохие, и очень сложно удержаться а одном месте, если даже найдешь пятачок», пригодный для траления. Однажды. Когда промобстановка на традиционных местах «скисла» и все суда были в пролове, стало ясно, что нужно что-то предпринимать, искать другие места. И я вспомнил о «калининградском» свале, На судах типа СРТМК в то время стоял один радиолокатор «Донец» со шкалой дальности 24 мили. Работать на расстоянии 50 миль от берега , чтобы иметь навигационную привязку к нему, было невозможно Наш акустик (к сожалению, забыл фамилию) умудрился что-то добавить в схему РЛС и расширил шкалу до 60 миль. Удаляясь на запад от берега, мы потихоньку стали наносить на карту радиолокационные ориентиры до тех пор, пока не «зацепились», подойдя ближе к свалу глубин, за одну из горных вершин, хорошо пробивающихся на 60-мильном диапазоне. Посвятив несколько часов поиску подходящего для траления места, мы выставили первый самодельный буй с радиолокационным отражателем и «привязали» его к нашей горе. Первое траление на глубине 80 метров принесло если не успех, то надежду на него. В трале была деловая смесь-около двух тонн. Затем мы выставили цепочку буёв на расстоянии около 5 миль друг от друга, сделав 20-мильную трассу. В течение двух рейсов мы работали в одиночку на свале. Некоторые суда подходили к нам , пробовали тралить, но, видимо, не хватало терпения, и после первой же неудачи снова уходили к «пляжам», где дешевых «муссолини» было всегда в избытке. Нам конечно не попадалась рыба-капитан, но иногда мы затраливали карася,ставриду и сардину. И приходили домой всегда с выполненным планом. А последний рейс был вообще хорошим- мы заняли по «Запрыбе» 1 место среди однотипных судов, получили премию министра.
Зона Съерра-Леоне, в общем-то небогата на рыбу. Но огромный рыболовный флот СССР требовал работы , и Соврыбфлот подписывал соглашения о сотрудничестве в деле рыболовства практически со всеми африканскими странами, имеющими выход к морю.
Романтика нашей рыбацкой профессии была настоящей. Мы, как никто, были близки к морю, Палуба СРТ возвышалась над водой на какой-то метр, и волна часто попадала на борт, угрожая смыть матросов, Я не могу сказать, что наша морская жизнь была полна опасностей, но и спокойной её нельзя назвать. Если не считать кораблекрушений, где люди погибали, то случаи гибели людей, смытых за борт волной, не такие уж частые.
Капитан Николай Трифонов (я был с ним один рейс вторым штурманом), еще будучи старпомом, в тёмное кремя вызвал на палубу рыбмастера закрепить бочки. В это время ударила волна — и рыбмастер оказался за бортом. Трифонов, видя, что человек погибает, крикнул рулевому сыграть тревогу, а сам схватил спасательный круг со светящимся буйком и прыгнул в воду. Подгрёб к рыбмастеру, и они вдвоем держались за круг, пока судно не подошло и не прикрыло их от волны. Обоих подняли на борт. После рейса Трифонова за этот смелый поступок наградили орденом Трудового Красного Знамени. Он был скромным человеком и, вспоминая об этом, сказал: «Мысль была мгновенная — прыгнуть за борт и спасти рыбмастера или сидеть в тюрьме». У меня тосковали руки по резьбе по дереву, по скульптуре, и я подарил Трифонову голову моряка, вырезанную мною из подобранного за бортом пенопласта, материала тогда для нас необычного.
На улицах городов под машинами гибнет значительно больше людей, чем в море. На стройках и заводах несчастные случаи с людьми бывают чаще, чем на судах. Но нельзя сказать, что в море безопасно, Нет, с морем нужно быть постоянно начеку и на «Вы», как шутят моряки. Многие из нас, познавшие вкус и прелесть морской жизни, уже не представляют себе другой, береговой жизни.
Многие из нас, романтиков, говорят: «Я люблю море».Но никто из нас, романтиков, никогда не слыхал, чтобы море сказало в ответ моряку: «Я люблю тебя».
