Обдериха

Оцените публикацию. (+5 баллов, 1 - всего оценок)

Загрузка...

Ель стояла посреди поляны, точно ее метко скинули сверху. Тугая изумрудная копнища. С такими широченными ветками, что можно под ними жить. Анна подивилась, как удалось лесной бабушке, возрастом лет в двести, вымахать в одиночестве. Ни деревца рядом. Хрустящие заросли леса теснились вкруг поляны, словно охраняли ромашковый простор.
Анна легла на слежавшуюся хвою. Ровный гудеж шмелей навевал дремоту. По лицу бегали солнечные зайчики. Чащоба звенела и пела на все голоса.
– Фьти-фють, каменку разорили! – пробилось сквозь общий гвалт
– Что вы, что вы! – чвыкнула какая-то птаха.
– Кра-ах! – сокрушенно каркнула ворона, и понеслось:
– Обдериха гнев копит!
– Баню спалит, чай?
– Белку пожалеет. Они, ить, дружатся.
– Удумает поучение, не без того!
– Крах! Крах!
– Кланяться разучились. Выю не пригнут, быдта дерева, быдта сломятся.
– Йи-х! Скучный народец!
– Будет от обдерихи представление.
– Страсть смотреть, когда кожу дерут!..
Гвалт становился все громче и Анна, наконец, очнулась.
– Приснится же, – подумала она.
День клонился к закату. Давно пора вернуться в деревню.
Каждую год, по пути на юг, она заезжала в глухую карельскую деревеньку Корза, где жила закадычная подруга мамы, 80-летняя Валентина Ивановна со странным прозвищем Белка. За живость ли натуры так ее прозывали, по другому ли поводу, но та впрямь походила на маленького юркого зверька, с рыжей шерсткой на кудрявой, не покрытой платком, голове.
Традиция навещать Белку в день маминой смерти сложилась нечаянно и так давно, что Анна, почти незнакомая с Валентиной Ивановной, не задумывалась о смысле ее и не собиралась отменять. Знала, что будет ездить сюда до самой белкиной кончины. Как в журнале каком-то отмечалась. Они выпивали со старушкой по рюмке морошковой самогонки, и Анна уезжала, до следующего года.
На этот раз Белка упросила хотя бы переночевать.
– Никак не наговоримся. А погоды вон какие стоят, да и Корза повеселела. Веришь ли, писатели в Корзе! Им уж и песни карельские пели, и калитки пекли. Погости и ты.
В деревушке проходил фестиваль писателей-фантастов. Анна заинтересовалась. И весь вчерашний день исправно слушала лекции, презентации, мало понимая мудреные термины. А ближе к ночи отхлестала себя в бане березовым веничком на горячем полке.
– Представляете, заснула в лесу! – сообщила она сейчас Юлии, прозаику из Питера.
– Вот здорово! – восхитилась та.
– Вы знаете, кто такая обдериха?
– Впервые слышу. Это имя?
-Хотела у фантастов дознаться.
– Этнографы, наверное, в курсе. Наше дело придумывать несуществующие миры и пространства, а обдериха, как я догадываюсь, из области фольклора.

2

Изба Белки стояла в конце деревни, там, где тянулся вдоль болотного ручья банный околоток. Глухой стеной повернувшись к баням, фасадом изба смотрела на дорогу, ведущую к морошковым местам.
Гостья устроилась на постой в горнице огромной русской печью, сервантом да старым диваном. Печь давно не топилась, никто не грелся на полатях, но в приоткрытом зеве серела кучка неубранной золы. Тишина в доме стояла такая, точно мир давно кончился. Лежи, гляди в потолок на треснутую матицу, думай о жизни – все дела.

… Откинув одеяло, Анна плыла в прохладной невесомости ночи. Вдруг сон ее дрогнул. Кто-то тяжело примостился на ноги.
– Ого, – подумала Анна, и не успела открыть глаз, как тяжесть исчезла, а по бедрам, животу, груди и лицу прошествовали мягкие кошачьи лапки. Добравшись до изголовья, кошка спрыгнула, скрипнула отворяемая дверь и всё затихло.
В доме нет кошек, – мелькнула мысль. А двери такие, что выйти из горницы, едва скрипнув, невозможно. Сбитые из плах, на кованых петлях, тяжелые, тугие, неповоротливые, двери дома рычали и кряхтели, едва брались за ручку. Что же это было?
Анна обвела взглядом комнату и… увидела.
На верху печи, касаясь потолка, сидело существо. Размера крохотного, точно с обратной стороны бинокля. Кудель нечесаных волос. Цветастая юбка. Мохнатые лапки в кукольных ботиночках.
– Проснулась? Я уж замаялась, ждамши, – якобы произнесло существо, не нарушив тишины.
– Привидится же…
Косматое существо раскрыло черный рот и всё вокруг сотряслось от хохота: будем драть! Будем драть!
– Ма-а-мочки, спасите меня… – нырнула Анна во тьму одеяла. Но стало еще страшнее. Привиделись черти, поднимающие ее с постели. Ведьминские хороводы. Волосатые рожи, прилипнутые к оконным стеклам.
– Попалась, которая кусалась! Неверя-тетеря! Рот на огород, а туда же! Кашу неси! Пожалела копеечку?… – гремела в воздухе немыслимая белиберда.
Не выдержала Анна, вскочила, бросилась к выходу: хватит!.. Тень крыльев неведомой птицы отбросила ее назад. Ух-ух-ух-ха-ха!..
… Очнулась она поздно. Лежала на диване, как обычно. Ни малейшей тревожности, оскомины от пережитого кошмара не ощутила. Голова была ясной, а тело легким, точно из него, как из шкафа, выбросили залежи белья.
Но все же что-то неуловимо поменялось.
Анна встала и осторожно обследовала комнату. Никаких следов. А это? Печная заслонка оказалась открыта. Голову на отсечение, но ознакомившись с печью, Анна лично водворяла заслонку на место, даже приставила плотнее, чтобы не выпорхнула из жерла забытая зола. Нагнулась посмотреть ближе и – отпрянула: старая, давно остывшая зола рдела красными углями.
Стянув остатки воли, Анна оделась, нацепила солнечные очки и сквозь них посмотрела вокруг.
– Что я нарушила? Зачем вы приходили? – прошептала неведомо кому.
В ответ заслонка шевельнулась и, как шторкой, прикрыла печное жерло.

3

Ничего не сказав Белке, Анна, чтобы успокоиться, отправилась гулять по Корзе.
Деревенька была тиха, как лесная ламбушка, которую не тревожат даже пролетающие птицы. Обрушились заборы, просели крыши, рассыпались рамы и затейливые балкончики брошенных домов. Окна зияли пустотой. Редким избам повезло, в них еще жили люди. Старики или дачники.
– Почему здесь не быть мистике? Кто поручится, что за сгнившими стояками не прячется какой-нибудь лесовичок и не подглядывает за мной? Неосторожное движение, грубый жест – и, пожалуйста, округа оповещена! А потом, ночью, явится некая нечисть заявить права на эту вековую тишину…
Анне от собственных мыслей становилось нехорошо, а тут, будто специально, позади раздался знакомый дверной скрип. Обернувшись, она увидела, как в рассохшейся бревенчатой стене медленно разверзается проем. Выскользнула кошка, а следом показалась корявая, изувеченная артритом, рука с клюкой. Потыкав порожек, клюка вытянула согбенную до земли старуху в темном, похожем на подрясник, платье, и туго подвязанном сереньком платочке.
– Здрасьте, – выдавила Анна.
Старуха кивнула. Приземлилась на завалинку. Кошка – пегая, тощий хвост торчком, – самозабвенно терлась о ее подол.
– Чья? – подняла старуха глаза, полные воды.
– В гостях. Здесь, неподалеку. Можно вас спросить?
– Спрашивай, денег не возьму.
– В Корзе водится нечистая сила? Деревня древняя, вдруг…
Старуха мигнула. Вода скатилась на дряблые щеки, омыв неожиданно жгучие черные зрачки.
– Какая-такая сила? Слышь-ли, ласка? Махают словами, чисто сороки… Зачем тебе? Али дива какого напужалась?
– Вроде как…
– Ежели так, вот чего присоветую. Место наше вековечное. Много разного было, и делов и народу. Отдыхает Корзушка. Потому, лишнего не бродите, где не надо – не зыркайте, а где надо – кланяйтесь. И не почудится ничего.
– Кланяться? Кому?
– А всему! Куда явишься, там и гнись. И минёт оно, диво-то. Мы жа… – старуха задумчиво посмотрела куда-то за спину Анны. – Мы жа гостей не забижаем. Любить не любим, но зазря чего не делаем… Ну, шагай, куда хотела, – и пристукнула клюкой, точно прогоняя.
Анна пошла. Через минуту обернулась – спросить, кто же такая обдериха, есть ли она вообще, – но старухи след простыл. Только мелькнул в закрывающемся проеме кошачий хвост.

4

Ноги сами повели ее к белкинской бане.
Анна вдруг вспомнила, про что тогда, в лесу, говорилось. Про каменку. Которую разорили. Вспомнила, как парилась веничком да углядела сколыш под раскалённым чугунным котлом, и утром забрала в качестве корзинского сувенира.
Теперь догадалась: камешек надо вернуть. Срочно.
Воздух посерел. Белесое, точно тёртое щелоком, небо опустело. Тревога била Анну в спину, и она уже неслась по деревне, не разбирая дороги. Влетела в горницу, схватила сколыш. Быстрее, быстрее!..
Возле бани остановилась. Как войти? Что сказать, сделать? Просто положить на место и уйти?.. Прислушалась: будто возня внутри. Так ворочается с боку на бок человек, запутавшийся в одеяле. Неужели… там кто-то живет?! Да не «кто-то», а та самая обдериха!
Бормотала же Белка: не положено ночью париться, банницу какую-то упоминала. Но Анна уговорила топить баню в неурочный час. Денежку, стыдно сказать, совала.
– Откупись железной монеткой, – усмехнулась Валентина Ивановна.
– Я мелочь не держу.
– Не виновать тогда…
Анна постучала в стену:
– Бабушка? Э-э… Матушка!..
Никакого ответа. Она вошла в предбанник, постояла в темноте и осторожно растворила дверь.
Закопченные бревна странно подсвечивались. Блестел пустой полок, перевернутые тазы, оставшаяся вода в котле. Анна скрестила на груди руки и поклонилась. Потом еще раз, ниже.
– Матушка-обдериха, прости меня. Покой твой нарушила. Камешек забрала. Я нечаянно, по неведению. Прости неразумную. Вот он, драгоценный, вот!..
Сунула сколыш в теплую золу и – отключилась.

– Ты что ж, ночь тута проспала? – растолкала ее Белка. – Выхожу, баня распахнута. Ты у чугуна. Хе-хе-хех!.. Эк тебя уморило. Уезжают писатели-от! Бают, не с руки им здесь про драконов рассуждать. Ты с ими или как?
– Да, с ними. Пора.
– Нашла ль железную монетку? – хитро посмотрела хозяйка, собирая гостье свежеиспеченных шанег.
– Отыскалась! Я там, на полочку положила.
– Дело.
– Елка у вас, на поляне… Она очень старая?
– Очень. Корзы хранительница. Пока она стоит, и мы живы.
– Можно, я вернусь? Пожить? Увидеть что-нибудь…
– Спробуй! Не укусим, – заблестела зубками Белка и потом долго махала вслед.

Марина Воронина