О родном Поморье, о семье и о себе: отрывок из книги
Шижня. Фото-Т.Каньшиевой
В сети интернета отрывок публикуется впервые
Александр Лежнев
О родном Поморье, о семье
и о себе: отрывок из книги
Село Шижня расположено по обоим берегам реки Шижни, протоки большой реки Нижний Выг, впадающей в Белое море в трех километрах от Шижни, в селе Сороке, возникшем в 15 веке.
На правом берегу реки был дом Лежнева Ивана. Мой дедушка по отцу, Лежнев Алексей Иванович, родился в 1870 г. Его отцу, Ивану Ивановичу, в этот момент было лет 30. Тогда хозяином дома был отец Ивана Ивановича, Иван Прохорович, родившийся, видимо,в начале 19 века. Выходит, Прохор Лежнев родился во второй половине 18 века. На селе нас зовут Прохоровскими, это, видимо, пошло от праотца Прохора. Мне рассказывал отец Петр Алексеевич. Более древних сведений нет.
Мой дедушка, Алексей Иванович, был небогатый помор. Жил самостоятельно, имел дом, карбас и орудия лова, лошадь и кучу дочерей – Александру, Настасью, Феклу, Анну и одного сына Петра.
Дедушка и тетка Александра рассказывали, что в начале девятисотых годов они чуть не погибли. Осенью, когда губа покрылась льдом, дед взял старшую дочь на море помочь посмотреть мережу. В конце дня в работе они не заметили, что начался отлив, льдина с мерёжей откололась, и их понесло в море. Случайно льдину прибило к маленькому скалистому островку Водопойменной. Они вынуждены были всю ночь просидеть на льдине, чуть державшейся за скользкую скалу, на ветру, на морозе, среди волн, во время прилива в том числе. Отец был одет в полушубок, согревал дочь, как мог. Утром их увидели с берега, спустили карбас и спасли. Гибель людей осенью на унесенных льдинах там происходила достаточно часто.
Через несколько лет на Мурмане дедушка упал с борта в воду, его сразу же вытащили из воды, но он сильно простыл, несколько лет болел, на море уже не мог работать. Но он был умелым человеком. Стал делать и ремонтировать мережи, невода, сети, шить и ремонтировать сапоги и обувь. Во времена, когда не было массового производства обуви, это было серьезное ремесло. Так он и кормил семью. Вырастил всех дочерей, выдал замуж. У всех их в этот полный потрясений век получилась разная судьба. Сообщу некоторые представляющие интерес сведения о них.
Муж Александры, Белый Михаил Иванович, ловил сёмгу в Выге, делал прекрасные карбаса, научил моего отца этому ремеслу. Он надорвался и умер, возвращаясь из эвакуации на станции Сорокской в 1943 г. Похоронен в родном Выгострове.
Старший сын, Иван Михайлович Белый, – радист, войну провоевал в тылу врага диверсантом РУ Генерального штаба. Их забрасывали с парашютом, а выходили они назад через линию фронта пешком. Он многократно награжден, после войны работал на заводе дальней радиосвязи в Москве, монтировал радиолокационные станции. Герой социалистического труда, в конце жизни написал прекрасную книгу о войне в тылу врага по материалам личных боевых походов. Хороший, добрый человек, похоронен в Москве. Средний сын Григорий окончил школу младших командиров и почти сразу же погиб при форсировании Северного Донца.
Муж Настасьи, Н. К. Гавкин, рыбачил в Шижне, репрессирован в 1937 г., был расстрелян. Тетя Настасья осталась с пятерыми детьми. Прожила тяжелую жизнь. Фекла была выдана замуж за сына судовладельца А. П. Собинского. Судно национализировали, но они нормально прожили, вырастили детей. Осталась старшая дочь, моя двоюродная сестра Тоня. У неё хорошие, успешные, образованные дети. Живут в Орске и Беломорске. Анна вышла замуж за работника НКВД во время строительства Беломорско-Балтийского канала. Он оказался прекрасным, добрым, воспитанным человеком, воевал, жили в Куйбышеве, после войны вернулись в Беломорск. Сын, Сергей Мстиславович Вакуловский, окончил МАИ, ученый, работает в Обнинске в НПО Тайфун, занимается экологией, работал в Арктике, в Антарктике, на Чернобыле.
Во время войны, видимо, по указанию НКВД были эвакуированы из прифронтовой зоны семьи репрессированных, и имевших замечания в социальном происхождении. Семьи теток Александры, Феклы, Настасьи были эвакуированы в Тавду Свердловской области, куда был частично эвакуирован Сегежский ЦБК. Дедушка Алексей Иванович поехал к ним добровольно, чтобы помочь дочерям, чем мог. Он звал маму с нами, боялся, что Беломорск оккупируют финны. Но мама категорически отказалась ехать. Конечно, он дочерям помог, был сапожником. Но домой не вернулся, на обратном пути попал в аварию на дороге и погиб. Похоронен в чужой стороне. Я хорошо помню, как в 1941 г. мы с мамой проводили его осенью. Обледеневающий паром тащили деревянными клюшками за трос. Отправление власти откладывали два раза, видимо из-за отсутствия железнодорожных составов, на третий раз он уехал на станцию на двухколёсной телеге-двуколке. Он очень любил меня. В тридцатых годах игрушек не было. Помню, он сделал мне из дощечек лыжи, коньки с полозьями из толстой проволоки, коня с гривой и хвостом из мочалки. Помню, как они с приятелем И. Бурлаковым ремонтировали колхозные мережи в мастерской и пели шутливые частушки друг про друга.
Бабушка Екатерина Петровна, в девичестве Афанасьева, умерла до моего рождения. Похоронена на старом шиженском кладбище, на бору Бунчиха, около железнодорожного моста через Беломорско-Балтийский канал. Около кладбища высокая округлая скала «Бабий кубок» – «Глядень». Сюда приходили в конце дня сельские женщины поглядеть, едут ли мужья домой с моря с промысла по реке Шижне.
В роду бабушки, рассказывал отец, был приметный человек – бабушкин племянник Степан Афанасьев. Он построил быстроходную шхуну, плавал в Архангельск и Норвегию. Раз они шли из Архангельска в Сороку и попали в сильный шторм ночью. Команда от страха оказалась деморализованной. Он один, управляя парусами и рулем, привел судно в Сороку, спас людей. Судьба его трагична. Судно национализировали, плавал на Мурмане, выслан в Астрахань, там ловил рыбу, но тосковал по Северу и, видимо, самовольно вернулся в Мурманск, был расстрелян. В Шижне он построил в 1920 г. дом, жить в нем ему не пришлось, там был сельсовет, почта и в разные годы жили другие люди. Но дом до сих пор без капитального ремонта стоит, как свечка.
Отец мой, Петр Алексеевич, родился в 1907 г. Рыбачил, плавал матросом на гидрографическом судне «Изыскатель», работал бригадиром рыбаков в колхозе «Волна», учился на курсах капитанов маломерного флота в Ростове-на-Дону (был командирован колхозом на учёбу), перегонял с Баренцева моря на Ладогу рыболовные суда после Финской войны, воевал на Северном флоте в береговой обороне. Начальство использовало моряков-поморов для обеспечения береговых батарей снарядами и другим снаряжением с моря на рыбацких палубных ёлах с моторами, не имевшими реверса, т.к. дорог по скалам для подъезда к батареям не было. Отец рассказывал, раз погрузили на суденышко снаряжение, продукты и 12 человек матросов, и командир дал команду выходить в море для доставки на батарею. Отец видит, что приближается шторм и говорит командиру, что нельзя выходить, разобьются о скалы и погибнут. Командир команды ответил – молчать! Выходите! Пошли. Вышли за мыс, подходят к берегу, большая прибойная волна кипит на скалах, смерть. Отец говорит испугавшемуся командиру, надо разворачиваться, иначе погибнем все. Разворачивайтесь. Но как развернуться перед скалами, о которые бьются бушующие океанские волны. Отец приказал всем людям опуститься в трюм и задраить люк. Мотористу, помору из Нюхчи, убавить ход, бросить на длинном тросе-стоянке якорь с носа, потихоньку стравить стоянку метров на 80-100 и зафиксировать на носу. После этого отец выбрал момент и стал потихоньку поворачивать судно носом на волну. Мотор не подвел, не заглох, не перевернулись, когда были в положении бортом к волне, т. к. людей переместили в трюм и опустили центр тяжести, а также зафиксировали якорем нос судна. Моторист выбрал стоянку, поднял якорь, прибавили ход и потихоньку пошли против волны вокруг мыса назад в бухту к причалу. Командир докладывал потом начальству, что два помора нас спасли. Командира, давшего опрометчивый приказ, отец оценивал – «бестолковый, не моряк». Оценки событиям он часто давал двузначные. Если это морское, значит, интересно, если не морское, значит, и не интересно, если толковый, значит, моряк, бестолковый – не моряк. После войны он работал бригадиром рыбаков в ОРСе канала, а затем дежурным капитаном рейда в порту Беломорск. В его обязанности входило дать «навигационные условия» капитанам судов, выходящих из канала в море. Раз он получил из Архангельска предписание, запрещающее входить судам в квадрат с обозначенными координатами в Кандалакшской губе. Отец вручил капитану судна, идущему в Кандалакшу, «предписание» под роспись в оперативном журнале. Но капитан – это предписание не выполнил и зашел и запрещенный квадрат, а там проходили испытания подводной лодки из Северодвинска. Лодка всплыла и повредила это злополучное судно. Они не утонули, но поднялся страшный скандал. Выяснилось, что управление Беломорского порта сработало четко, а капитан Волжского пароходства проигнорировал «предписание» и устроил аварию в море. Начальник Беломорско-Онежского пароходства премировал Петра Алексеевича, благодарил за то, что он спас пароходство от тяжелой ответственности.
Отец был умелым человеком. После войны пришел – в хозяйстве масса проблем. Нет сапог, не в чем рыбачить. Достал с чердака старые телячьи кожи, надрал ивового корья, выделал кожи и сшил сапоги. Капитально отремонтировал баню и сделал там новую печку по белому, по настоянию мамы. Поднял дом и заменил подгнившие венцы, сделал новые печки, покрыл шифером крышу, обшил дом досками, для чего использовал списанную упаковку от какого-то оборудования и т.д. Это было уже в 1953 г. На пенсии с 1967 г., он сделал, наверное, полсотни карбасов, много дровен, мереж, сетей. Обеспечивал всю округу. Человек был бескорыстный. Последний карбас он сделал нам, сыновьям, в 1990 г., на 83 году жизни. Мы, братья, ежегодно приезжаем на Родину и ездим в море на батюшкином карбасе на рыбалку, за ягодами, грибами и навещаем дорогие нашему сердцу скалистые острова.
Он ловил рыбу до 78 лет. Раз осенью смотрел убег бродом в устье р. Кетьмуксы во время отлива, переохладил руки, потерял сознание и упал в воду около берега. Разбил о камень лицо, очнулся, переоделся в сухую рубаху (он всегда брал её с собой в рюкзак), отогрелся и приехал на мотороллере домой сам. Затем такой же случай произошел, когда смотрел убег подо льдом. Его увидел лежачим на льду проезжавший знакомый мотоциклист и привез домой. Понял старый рыбак, что всю свою рыбу он выловил за 70 лет, и прекратил рыбачить. Но все благодарные окружавшие его рыбаки первую рыбку несли ему на уху, без рыбы он не жил.
Мама, Ольга Александровна, в девичестве Матросова, родилась в д. Выгостров, на берегу бурной реки Нижний Выг. Отец ее, Матросов Александр Иванович, был из небогатой семьи. Человек работящий, построил прекрасный двухэтажный дом. Он ходил на Мурман, а с братьями ловил семгу в Выге и продавали её в Сороке руководству лесозавода Митрофана Беляева, петербургского купца, построившего завод в середине 19 века. Братья Матросовы ежегодно покупали лицензию на место лова (тоню) в нижнем течении Выга, в Сороке. Ловили заколом – ставным неводом, ставящемся на якорях на скалистом дне быстрой реки. Работа опасная. Для установки якорей требовалось нырять и крепить их в расщелинах скалистого дна. Водолазную работу выполнял младший брат Василий. Привязанный страховочной верёвкой, он зажимал в зубах крест, чтобы бог его хранил, и нырял. Старший брат страховал. Зимой ловили сельди. Жили зажиточно. Умер дедушка молодым. Остались у бабушки пять дочерей – Клавдия, Сусанна, Ольга, Татьяна, Анна и младший сынок Иван.
Бабушка, Мария Кузьминична, была из семьи судовладельца Кузьмы Фролова. Мама рассказывала, что у него было три шхуны. Он успешно плавал в Норвегию. Возил из Архангельска лес и другие традиционные русские товары, обратно рыбу в Архангельск и бытовые европейские изделия (одежду, мебель и т.п.). Но всё его богатство пошло прахом. У него рано умерла жена. Он, видимо, очень любил её и затосковал, запил, пропил два судна и умер. Одно судно перешло по наследству сыну Ивану. Он плавал, но во время Гражданской войны погиб, был выброшен за борт бунтующей командой. Судно конфисковано. У него был хороший дом в Шижне.
Дочери Александра Ивановича и Марии Кузьминичны получили образование в объёме всеобуча 30-х годов. Их молодость прошла в смутное время в далекой от центра провинции. Только дядя Ваня был образованным, до войны окончил школу 7 классов и стал бухгалтером, работал в МРС (Моторно-рыболовная станция) в Беломорске, воевал на Волховском фронте, был ранен, попал в плен в Норвегию. После войны работал бухгалтером в Северо-западном пароходстве, сначала в Пиндушах (около Медвежьегорска), затем в * и Петрокрепости. Но все они воспитаны были образцово: добрые, любили, заботились и помогали друг дружке, несмотря на то, что жили в разных местах (в Поморье, в Риге, в Крыму, в Петрокрепости). Всю жизнь они постоянно общались и поддерживали между собой добрые взаимоотношения и этому научили нас, своих детей, и мы продолжаем эти традиции.
У Клавдии муж погиб на Финской войне. Она жила в родном Выгострове, работала в колхозе, вырастила четырёх дочерей – Тасю, Веру, Аню, Нину. Тася и Аня жили и работали в Беломорске, Вера – бухгалтером в звероводческом совхозе «Выгостровский», Нина в молодости работала электросварщицей на строительстве Выгостровской ГЭС, вышла замуж за электромонтажника из Ленинграда и жила в Ленинграде.
У Сусанны муж был железнодорожником путейцем. Его не мобилизовали на войну. Они прожили в Летнем, работали на железной дороге. У Татьяны муж работал в НКВД, погиб в первые дни войны под Петрозаводском. Сама же она работала кладовщицей в СорокЛАГе в Беломорске, Сегеже, а после войны – в Сосновце и Надвоицах на строительстве ГЭС. После выхода на пенсию купила домик в Красноперекопске в Крыму и жила там. У Анны муж служил в охране Беломорканала, окончил войну в Прибалтике и после войны жили в Риге. И теперь там живут их дети – Людмила и Юра.
Мама, Ольга Александровна, была доброй, трудолюбивой, самоотверженной, ответственной и мудрой женщиной. Все окружающие глубоко её уважали. В её доме до последних дней её жизни был своеобразный клуб. Соседки и подруги всегда могли поведать ей своё горюшко, удачу, радость и получить сочувствие, помощь и дельный совет. Она была колхозницей-звеньевой рыболовецкого колхоза «Волна». Я хорошо помню тридцатые и военные годы. Отец отсутствовал – был на Мурмане, в море, на войне. Я – старший сын, главный помощник, и два маленьких брата. У мамы был такой годовой график, обусловленный работой в колхозе – май, лед на море уходит, весенняя путина. Неводами на карбасах ловят сельдь. Ловят и мерёжами. В июне сажают турнепс колхозному стаду коров. Июнь-август – заготовка сена косами-горбушами для колхозного стада лошадей и коров на лесных теребах, и на заливных пожнях на море. Сентябрь, октябрь – гособязанность: ремонт дороги, заготовка леса на лесопунктах. Октябрь, ноябрь – осенняя путина, неводной лов сельди на осенних волнах, в обледенелых карбасах, обледенелыми веслами, вымётывать и поднимать голыми руками невод, сачить сельдь, вытаскивать на скалы карбаса, переворачивать и отбивать куриками (деревянными молотками) лед. В семь утра уходила, в семь вечера приходила. Приносила сак рыбы на уху, если же попало. Декабрь, январь – подледный лов мережами, немного полегче. Но по мере движения рыбы вдоль берега на юг, надо было уезжать в командировки на неделю, а то и больше – в Сумпосад, Юково, Колежму, Нюхчу.
– На кого я ребят-то оставлю? – спрашивает председателя.
– Да что ты, Ольга, рыба же туда ушла, у тебя же парень большой (9-13 лет), старухи корову подоят, да и ребята не замёрзнут, не тараканы.
Так оно и было. Ребята не замерзли, старухи доили корову, я решал проблемы с водой, дровами, менял молоко на хлеб в городе у военных, давал корове сено, выбрасывал навоз через окошко в хлеву, как умел нехотя нянчился с младшими братьями, мыл ненавистные бутылки из-под проданного молока, и, конечно, учился в школе. В феврале лов кончался.
– Давайте, бабы, в командировку на пару недель на лесоповал на лесопункты. Стране нужен лес.
Но в марте, апреле – распутица, в лес не сунешься, рыба ещё не ловится. Надо бы куда-нибудь баб отправить, да нельзя.
– Ладно, отдохните, бабы. Готовьтесь к путине.
Домашние хлопоты: накормить и обстирать ребят, сварить пойло корове, подоить и накормить её, работы в огороде и т. д. не в счет. Везде успевала, все умела, хрупкая, симпатичная, мужественная женщина. В результате голода мы не знали. Мне было в войну 9-13 лет, но я хорошо понимал, как тяжело маме приходится, и всячески старался ей помочь. У нас во дворе стояло точило. После возвращения с покоса вечером женщины поочерёдно приходили к нам, крутили ручку точило, а мама точила косы. На заточку пяти кос уходили более двух часов. Мама теряла дорогое вечернее время, необходимое для дойки и кормления коровы, приготовления ужина и т.д. Я освободил её, научился точить косы-горбуши на точиле, как устранять недоточку и переточку, а женщины по очереди крутили точило. У нас никогда не было с ней конфликтов. Но мне хотелось и погулять. В деревне было много ребят, и наиболее удобное место для купания находилось в «глиняном ручье», заливчике около нашего дома. Лужок на берегу заливчика был вытоптан ребячьими пятками до земли. Купались с утра до вечера.
Было соревнование: кто большее количество раз искупается. Строго контролировалось условие, чтобы перед купанием пуп был сухим. Некоторые умудрялись купаться по 21 разу. В результате вода в заливчике была мутная. Соседка Лиза ругалась, прогоняла ребят, бросала на дно битые стёкла. Но всё это было безрезультатно. Вода «кипела». Мне очень хотелось научиться плавать. Около берега стояла полузатопленная баржа. Я решил на неё добрести, но оказалось глубоко. Я и до баржи не добрёл, и от берега оторвался из-за крутого дна. Чуть не утонул. Кое-как выбрался назад. Но это меня не испугало. Я пошёл в вершину маленького заливчика и стал плавать по инерции. От берега оттолкнусь ногами и за траву на другом берегу ухвачусь руками. Затем подальше отойду от вершины заливчика и между берегами пару раз подгребу руками. И постепенно научился. Большие ребята это заметили, и под их контролем я переплыл глиняный ручей. Это считалось, что я выдержал экзамен. Мне было тогда семь лет.
Хорошо помню, как сразу же после финской войны в 1939 г. строили железную дорогу. На нашем берегу около будущего моста через канал у маленького заливчика построили лесопилку шпалорезку. Буксир «Красный пролетарий» подводил к берегу гонки брёвен, их вытаскивали и направляли в пилораму. Готовые шпалы укладывали в ровные штабели. Мы, ребятишки, играли среди них в войну. Строили заключённые. Руководители были вольнонаёмные. У нас на квартире жил инженер с женой, помнится, из Москвы. Песок на насыпь возили из карьеров на соседних борах по временным узкоколейным дорогам, проложенным по гатям на болотах. Теперь эти дороги утонули. Но и главная насыпь железной дороги тоже была проложена на гатях, без предварительной выторфовки. Поэтому в некоторых местах, где болота были особенно глубоки, дорога проваливалась. Например, на 22 км от Беломорска, много раз в течение многих лет. Раза два насыпь провалилась у моста через канал уже после войны, при этом погибли люди. Постепенно подобные аварии прекратились. До войны через канал был построен временный разводной мост.
Началась война. Отца она застала в море. Он вёл судно из Мурманска в Беломорск. По приходу был сразу же мобилизован и отравлен на Северный флот. Многие поморы туда были направлены и использовались по профессии. Мама осталась одна с тремя ребятами. В июле стали бомбить вокзал в Беломорске. Сказали в колхозе, все копайте траншеи, заклейте окна полосками бумаги, по вечерам занавешивайте плотными занавесками. Мы с мамой выкопали траншею перед домом и заклеили окна. Но военные сразу же стали строить аэродром на болоте между городом и Шижней. Его построили стремительно. Там базировались истребители. И бомбардировки Беломорска прекратились.
Сразу же после начала войны к нам поселили эвакуированных карелов Кирьяновых, четыре человека. Они прожили у нас поменьше года и уехали, а затем дом наш был заселен до предела. В боковой комнатке (метров 9 кв.) жила семья Завалиных 4 чел., в избе за печкой с 1943 г., после возвращения из эвакуации, жила тетка Александра с ребятами – 4 чел., слева у двери на лавке – стрелочница Полина и дежурная по переезду на ж.д. Валя, они спали по очереди, т. к. работали по 12 часов по сменам. Мы с мамой спали в горнице за перегородкой (8 м. кв. – 4 чел.), в горнице приходили на ночь 4-6 офицеров. Мама отдала им стол, и нам не на чём стало обедать. Я нашел на чердаке спинки старой деревянной кровати, оторвал от забора доски, заменил их кольями и сделал обеденный стол. Мы на нём обедали с 1942 г. до 1949 г., пока не приобрели новый стол. Но это детское творение живо до сих пор и используется Юрой в качестве верстака. Я несколько лет тому назад обнаружил его на дворе, рассказал братьям историю его возникновения и сфотографировался у своего изделия. Конечно, никто ни копейки маме за квартиру не платил. Ни у кого и мысли такой не могло быть. Да все-то так жили в России, потому и выстояли.
Когда кончилась война и пришел отец, ей стало полегче. Но она была энергична и на море чувствовала себя уверенно. Я уже был женат и привез жену Азу Павловну на Родину в декабре показать зимний лов сельди. Отец был болен, на море пошли с мамой. Нам в мерёжу попало три мешка сельдей. Было с собой только два мешка. Городская моя жена замерзла, и я отправил её домой на машине с соседом Никанором Михайловичем и попросил прислать брата Володю на помощь. В декабре там рано темнеет, ждать некогда. Я говорю маме:
– Давай будем возить к берегу мешки по очереди на санках.
– Нет, – говорит она, – так долго, далеко, километра четыре, надо везти всё сразу.
Она сняла с себя верхние зеленые шаровары и в них мы наложили оставшуюся рыбу. И так мы довезли три мешка рыбы за один раз по льду до дороги, а потом нас встретил брат Володя. Запас на зиму, а дома смеялись и радовались её находчивости.
На железной дороге Сорокская-Обозерская, построенной в 1940 г. около нашего села, был возведен временный разводной мост через Беломорско-Балтийский канал. Его для пропуска судов разводили, поворачивая ручными лебёдками ферму моста вдоль судового хода. Эту работу делали пожилые женщины и подростки под руководством мастера. В 1944 г. меня взяли на эту работу. Я работал с Катей Банниковой, с Белозерской, женщиной, жившей по соседству с нами. Нашей задачей было разболтать и снять накладки на рельсах, лебёдкой сдвинуть с опоры свой конец фермы, отцепить трос. Далее ферма поворачивалась лебёдкой на другом берегу канала. После пропуска судна ферма поворачивалась в рабочее положение. Перед подходом конца её к нашей опоре я зацеплял трос, и мы с Катей своей лебёдкой помогали поставить ферму в рабочее положение. Затем я залезал на мост и ставил накладки на рельсы. Между шпалами не было настила. Я приходил на «разводку моста» в старых резиновых галошах с трещинами по бокам, зашитыми дратвой, оставшейся ещё от дедушки сапожника. И у меня была мечта купить новые галоши. Раз с получки мама купила мне заветный подарок, и я пошёл на разводку в новеньких блестящих галошах и шерстяных носках. Катя была в восторге и разделяла мою радость. Мы пропустили судно и стали устанавливать ферму моста в рабочее положение. Катя послала меня наверх ставить накладки на рельсы. Я побежал, поставил и уже в конце работы оступился. Новенькая галоша соскочила с ноги и полетела в воду, только красная подкладочка мелькнула. Моему и маминому горюшку не было границ. Я ходил в одной новой и в другой старой галоше с зашитой трещиной сбоку. Моя жизнь пришлась на бурный двадцатый век. Не только родной север превратился в стратегически важнейший для страны регион, но и коренным образом на моих глазах изменился быт. Никто теперь не ходит в резиновых галошах с красной байковой подкладкой, выпускавшихся Ленинградским «Красным треугольником».
Я очень хорошо помню, как до войны вечером освещались лучиной. Дедушка заготавливал лучину, вставлял её в щепец над маленькой деревянной лоханочкой с водой и зажигал. Угли от лучины падали в воду. Затем появились керосиновые лампы и переносные фонари. В войну какой-то живший у нас офицер принёс, видимо, трофейную керосиновую лампу с шарообразным сетчатым фитилём. Она светила ярким белым светом. Как электролампа. Это было необычное зрелище. Но офицер уехал и увёз лампу. Затем в 1943 г., наверное, по требованию военных, чтобы осветить клуб, у нас вдоль села провели однофазную линию 0,4 кВ. Мы с квартирантом Володей Завалиным провели в дом электричество. В каждую комнату повесили по лампочке, Володя был постарше меня лет на пять. Он работал учеником электрика в судоремонтных мастерских, принёс обрезки провода, три патрона и три выключателя и когти, чтобы залезть на опору и подключиться. Он объяснил мне, что лампочки надо включать параллельно, а выключатели последовательно с лампочками. В своих комнатах я выполнил работу самостоятельно. Мама была в восторге.
Полагаю, что стоит несколько слов сказать о кинофильмах. До войны и много лет после на селе был клуб, большой деревянный дом на берегу канала. В войну напротив клуба был построен понтонный разводной мост. По выходным и праздникам в клубе проводились танцы под гармошку. Иногда показывали кинофильмы, когда приходила кинопередвижка. Электричества не было, поэтому киномеханик возил генератор с ручным приводом. Большие ребята по очереди его крутили. Нам, малышне, полагалась «ложа», лёжа на полу перед первым рядом. Мне запомнились в начале войны «киносборники» – пропагандистские киноленты о событиях на фронте. Например, в киносборнике №14 было показано, как старик-партизан прижал ухватом к русской печке за шею мерзкого фашиста. Мы ликовали. В Беломорске был штаб Карельского фронта, много госпиталей, картографическое управление, Петрозаводский театр. Много офицеров и молодых девушек. Постоянно появлялись прекрасные песни. И война войной, а любовь по расписанию. Клуб был главным учреждением. Для освещения поставили «движок» с генератором. Ручной привод генераторов для кино исчез, а затем и провели электричество от линии, идущей с электростанции на 19 шлюзе к 18-16 шлюзам. Вспоминаю забавный случай, связанный с обслуживанием понтонного разводного моста. Колхозники были обязаны сколько-то дней отработать на ремонте шоссейной дороги. Бригадиром Шиженского участка был «Коля красный партизан», Н. М. Степанов, пенсионер, принимавший активное участие в Гражданской войне. Мама направила меня к нему на отработку её гособязанности в 1945 г. Понтоны моста стали протекать. Тогда Н. М. Степанов решил отремонтировать их оригинальным образом. Мы съездили на подводе в лес, набрали там несколько мешков муравьев и распределили их под дном понтона. Мы надеялись, что муравьи захватят еловые иголочки, затащат их в щели и ликвидируют течь. Не получилось. Муравьи не подержали нашу идею. Потом понтон списали и построили наплавной мост, но уже в другом месте канала.
Я окончил школу в 1950 г. Жизнь была скудная. Отец надеялся, что я буду работать, будет полегче. Но мама рассуждала иначе и убедила отца отправить меня на учебу. Я заработал летом на разводке ж. д моста через канал денег на кусок шевиота, черной дешёвой, но всё же шерстяной ткани. Деревенский портной Иван Ильич сшил мне штаны. Обуви не было. Мама дала мне отцовские ботинки на кожаной подошве, в которых он, будучи холостым, за ней ухаживал.
– Носи аккуратно, тебе на пять лет хватит.
Но зимой я приехал на каникулы, а на ботинки уже пришлось поставить подметки. Как она огорчалась! А летом я приехал в дешевеньких спортивных тапочках, ботинки пришлось выбросить в колхозе в Ленинградской области, которому мы помогали на каникулах, заготовляя лес. Велико было наше с ней огорчение. Потом, когда стали позажиточнее, грустно смеялись с мамой над эпизодами с моей обувью. Мне удалось купить новые ботинки на деньги, заработанные летом на монтаже линии 10 кВ с 19 шлюза на 18, 17, 16 шлюзы канала. Дизельную электростанцию на 19 шлюзе ликвидировали, и питание подали с ГЭС от сети и электрифицировали механизмы шлюзов. Прорабом у нас был С. И. Шендрик. Помню, через 18 шлюз была сделана кабельная вставка 10 кВ. Но не оказалось кабельных муфт. Прораб обратился к нам, студентам.
– Шевелите извилиной. Как нам выйти из положения?
Мы, «специалисты», предложили сделать кустарные муфты и залить их канифолью. Канифоль у него была. Так и сделали. Линию включили, и проработала она до глубокой осени. Затем в воронке произошел пробой изоляции, и их заменили на настоящие фабричные.
В следующие два лета мы с Лёшкой работали на выкатке бревен из воды на 44-м причале. Брёвна потом пилили на чурки для буксиров «Ижорцев». Они тогда ходили на дровах. Затем была построена бункеровка, а буксиры реконструировали и перевели на питание каменным углем, и эта «шабашка» у нас исчезла. Наши родители, простые трудовые люди, вырастили и выучили четырех сыновей. Все мы получили серьезные профессии. Я и Володя стали инженерами электриками, проработали всю жизнь в металлургии, приняли активное участие в строительстве и развитии «Северстали», в эксплуатации и наладке металлургического электрооборудования, живем в Череповце, Толя – судомеханик, плавал на рыболовных судах по морям-океанам, живет в Калининграде. Юра – судоводитель, плавал на судах штурманом, много лет работал начальником морского порта, создал прекрасную судоремонтную базу, причал, благоустроил поселок, живет в Беломорске. У всех так получилось, что живём мы в разных городах страны, но всю жизнь живем по-братски. Помним и любим друг друга, постоянно общаемся, звоним, встречаемся, заботимся и по первому слову помогаем друг другу. Так воспитали нас родители, простые поморские труженики.
Мы давно уехали из дома (я уж 60 лет), но помним, следим за успехами и невзгодами своей малой Родины Поморья и ежегодно, как правило, в начале осени приезжаем в родные края. Едем на батюшкином карбасе в море, на острова. Там удобные стоянки, избушки с печками и нарами или с койками. В них порядок. Изловим рыбы и сварим уху, наберем брусники, грибов или клюквы, посидим у костра, помянем родителей, полюбуемся звездным небом, приливом и отливом, прибойной волной на скалах, синеющими островами на горизонте, любопытными тюленями, а иногда и белухами, и перелетными лебедями. Работая в Индии в течение трех лет, я скучал по родным местам, написал и пел там своим сотрудникам-друзьям на вечерах песню о Поморье. В ней есть такие слова, характеризующие наше родное место.
Выг наш широкий, в белых порогах
К Белому морю рвётся, спешит.
О наших предках, о нашей жизни,
О наших судьбах вечно шумит.
Здесь наши деды, лихие поморы,
Споры с природой суровой вели,
В полярные дни и в полярные ночи
Счастье ловили на гребне волны.
Брат мой Володя пишет хорошие стихи о родном Поморье. Приведу особенно трогательный припев в одной из песен:
Там на кромке снежной,
В полосе прибрежной
Снова встречусь с юностью своей.
Мне родные дали ещё ближе стали,
Отчий дом мне стал ещё милей.
Дедушки и бабушки не стало, но остался брат Юра, родной и душевный. Он живет в своём доме в поселке Водников, но содержит в порядке отчий дом. Там чисто, уютно, висят портреты ушедших хозяев, папы и мамы, а также всех братьев и дом всегда готов к нашему приезду. На берегу батюшкин карбас готовый выйти в море… Не зря древние говорили: «Для счастья человеку необходима славная Родина».
***
